– Понимаю. Получаете взятки. Тесните честных людей. Награждаете негодяев. – Остап поднял палец. – Статья сто четырнадцатая. До трех лет.
И он изобразил на пальцах небо в клеточку.
– Не шутите так, товарищ Бендер, – не отходя от Остапа, прошептал Суржанский. – Он очень богат. Очень. Весь город, стервец, к рукам своим нэпмановским прибрал...
Внутри у Ираклия Давыдовича кипела тайная злоба, а зависть без жалости терзала его партийное сердце. Остапу даже показалось, что этот партоша вот-вот лопнет от мести.
– Хорошо! – Бендер сурово посмотрел на партийца. – Но вернемся от вашей познавательной околесицы к нашему следствию. Итак, до последней встречи с четой Ключниковых ваше запятнанное взятками лицо было невредимым?
– Да, товарищ Бендер. – Слово "взятками" Ираклий Давыдович предпочел не оспаривать.
– И партбилет был на месте?
– Да, товарищ Бендер.
– Понятно. И вы не знаете, кто у вас свистнул партийный билет?
– Нет. А откуда мне знать? Думаю, потерял где-то. Ведь так? Так.
– Вы уже с кем-нибудь беседовали о пропаже?
– Беседовал? Вам, товарищ Бендер, легко говорить. Беседовал! Это, извините великодушно, мягко сказано. Беседовал! Вы видите мое лицо? Следователь ОГПУ со мной побеседовал!
– Так что же, вас забирали в "гепеу"?
– Я сам к ним пришел.
– Сами? Вы это – серьезно?
– Вполне.
– Нет, вы точно – идиот! Теперь мне совершенно ясно, что ваша голова до краев наполнена только решениями партактивов. – А что мне оставалось делать? Потерять партбилет – не шутка вам. Это хуже, чем потерять деньги. Потеря партбилета это потеря партийной чести. Это плевок в рабоче-крестьянские завоевания. Партия этого не прощает. А я, товарищ Бендер, человек честный!
– И вас вот так просто отпустили?
– С тем, чтобы через неделю я вернулся с партбилетом. Или...
Но Остап не дал ему договорить.
– Все ясно. Из нашей слезощипательной беседы я почерпнул три бесповоротных факта. Первое. Я четко знаю виновника вашего так называемого горя. Второе. Здесь чувствуется неплохая комбинация. И третье... Вы живете один?
– Один... Уже восемь лет. Муся, моя супруга, чтоб она гикнулась, ушла от меня в двадцать третьем...
– Это хорошо. Я буду жить у вас.
– Пожалуйста, живите себе на здоровье, – умоляюще произнес Суржанский. – Только найдите мне партбилет. Заклинаю вас, товарищ Бендер.
– Конечно найду, – уверенно пообещал Остап. – Ваша книжица теперь для меня стала путеводной звездой. Как говорил друг моего детства Мишель Буане, начало комбинации есть. Карты розданы. Игроки расселись. Командовать игрой буду я. Звучит талантливая фантазия для фортепиано с оркестром. Аплодисментов не жалеть! Ничего, взойдет солнце и перед нашими воротами! Ну же, шире шаг! Ведите меня в свой замок, благородный барон в изгнании!
Глава 7
СОННЫЙ ДОМИК ПАРТИЙЦА СУРЖАНСКОГО
Некоторое время спустя две фигуры появились в Студенческом переулке. Исполкомовский барон в изгнании и его молодой спаситель подходили, обнявшись, к сонному домику, построенному из горизонтально уложенных бревен в духе классической колхозной архитектуры: двускатная крыша, покосившийся фундамент и расхлябанные наружные ставни.
На глазах Ираклия Давыдовича показались первые за несколько последних дней лишений счастливые слезы.
– Я знаю, как этот тип стал владельцем "Карт-бланша", прошепелявил он, учтиво открывая дверь.
– Меня это не интересует, – сухо промолвил Остап, пока не интересует, так будет точнее. Расскажите о состоянии его сегодняшних дел. В частности, о его связях с исполкомом, местными деловыми кругами и банком.
– Деловыми кругами? Вы смеетесь! Дела теперь всюду в упадке. От старого уже почти ничего не осталось. Ключников это и есть "деловые круги" нашего города. Его терпят только потому, что он напрямую связан с товарищем Канареечкиным.
– Это кто?
– Председатель исполкома...
– И что же?
– Скоро и "Карт-бланш" сожрут. Читали последние постановления? Хотя... что я говорю? Вы же...
В домике Суржанского оказалось три комнаты. Вся обстановка в доме свидетельствовала о том, что его хозяин был холостяком. На выбеленных известкой стенах висели многочисленные портреты партийных и государственных деятелей. Дощатый пол был окрашен в светло-коричневый цвет. Пол был грязный. В первой комнате возле окна стояли кровать и письменный стол. Вторая комната, которая, судя по всему, функционировала как спальня или как еще черт знает что, была меблирована железной кроватью. Постель имела беспорядочный вид. Дверь в третью комнату оказалась закрытой. – А вы, соломенный вдовец, неплохо устроились.
Остап радовался в душе, что ему повезло в этом богом забытом Немешаевске.
– А что в той комнате?
– Это комната моей бывшей супруги, – поспешно ответил Суржанский. – Вам, правда, у меня нравится?
– Да. Типичное жилье советских партийцев, не обремененных семейными узами. Для полного комфорта не хватает настенных часов с кукишем.
– А почему вас заинтересовал "Карт-бланш" и Ключников, чтоб его мухи поели?
– Ираклий Давыдович, пока вопросы задавать буду я! А вы будете отвечать. Так как именно мне вы обязаны своим будущим спасением, – нервно ответил Остап. – И вообще, долго я тут с вами пестоваться не намерен. Будете плохо себя вести, – Бендер улыбнулся, – превращу ваш дом в виварий, а подопытным кроликом назначу вас.
Тут Ираклий Давыдович сжался в комок, вытаращил глаза, начал ими дергать, после чего поводил взглядом сначала по комнате, затем по Остапу, и, наконец, понял, что его спаситель просто пошутил. Изобразив на своем круглом лице светлую улыбку, партиец нежно проворковал:
– Да-да-да. Я просто так спрашиваю... чтоб разговор поддержать. Вы не поймите меня правильно.
– Просто так только кошки плодятся, – с некоторой насмешливой ноткой в голосе заметил Остап. – Какие лично у вас имеются связи в исполкоме?
– У меня? Лично?
– Кто у вас в исполкоме заведует регистрацией предприятий? Как получить разрешение на изготовление печати?
– По поводу регистрации – это к Ключникову, – зашептал Суржанский. – Он там весь орготдел скупил. А печать можно изготовить в мастерской на улице Хлюпкина-Спаскина. Напротив типографии.