— Ваше сиятельство…
Тот молчал. Опущенные веки недвижимы, набухшая на лбу синяя жилка вот-вот, кажется, прорвет сухую и тонкую старческую кожу.
— А ну-ка чайку, — ворковала Маша, склоняясь над ним, как над ребеночком, которого у нее не было. — Чайку горяченького…
Иван Дмитриевич отвел ее руку с чашкой.
— Не видите, что он без сознания?
— Нет-нет, — сказала она, — господин посол уже пришел в себя. Просто не хочет ни с кем разговаривать. Он, видимо, пережил что-то ужасное. Я вливала ему в рот кагор с ложки, он глотает.
Иван Дмитриевич поднялся и подошел к окну. Короткий отрезок веревки, освещенный светом из нижнего окна, как шпага вонзался в темноту. Напротив на целый квартал растянулось недавно законченное постройкой и еще не заселенное здание. На этой стороне улицы стоял единственный жилой дом. Справа к нему прилегал небольшой садик, дальше — длинный двухэтажный корпус мужской гимназии, ночью, естественно, пустовавшей. Слева простирался расчищенный под строительство пустырь. Место для покушения выбрано было на редкость удачно. В центре столицы, пожалуй, лучше и не найдешь.
— Господа, — попросил Иван Дмитриевич, — будьте любезны назвать мне ваши фамилии.
— Кунгурцев Павел Авраамович, — сказал Кунгурцев. — Корреспондент газеты «Голос». Если помните, я днем приходил к вам в Миллионной. А это… — Он замялся, поскольку женат был на Маше гражданским браком, без регистрации, и предоставил ей самой выпутываться из положения.
— Мы с вами тоже, кажется, виделись нынче, — сказал Кобенцель.
Лишь сейчас Иван Дмитриевич обратил внимание, что в комнате присутствует еще один человек. Он узнал приезжавшего с гробом секретаря австрийского посольства. В памяти всплыла фамилия, названная Преображенским поручиком.
— Кобенцель?
— Барон Кобенцель… Это правда, что вы нашли убийцу князя фон Аренсберга?
— Да…
— И кто же он?
— Виноват, пока не имею права говорить. Завтра узнаете.
— Одно хотя бы скажите: он арестован?
— Да, — соврал Иван Дмитриевич, упреждая события.
— Нет ли тут ошибки? Кто тогда совершил нападение на господина посла? Я думал, что стреляю в того же самого человека…
— Вы в него стреляли? — перебил Иван Дмитриевич.
— Как? — в свою очередь удивился Кобенцель. — Вам ничего не сообщили?
— Мы слышали выстрел, — подтвердил Кунгурцев.
— Сперва крик, — уточнила Маша, — потом выстрел.
— Именно так? Не наоборот? — спросил Иван Дмитриевич.
— Вначале он пальцем по стеклу, — сказал Кунгурцев, кивая на Никольского. — Помнишь?
— Нет, я слышала…
Иван Дмитриевич обернулся к Кобенцелю.
— Расскажите-ка все по порядку.
— По-моему, вы теряете драгоценное время.
— Ну в двух словах.
— Извольте. — Кобенцель пожал плечами. — Но вся ответственность ляжет на вас…
Итак, вечером Хотек попросил его прибыть в посольство и ждать, а сам уехал в Миллионную. По возвращении они должны были вместе составить доклад в Вену. Однако за полночь Хотека все еще не было. Кобенцель начал тревожиться и в конце концов решил идти ему навстречу… Почему пешком? Все спали, не сумел найти кучера. Он взял пистолет…
— Вы всегда носите при себе оружие? — опять прервал его Иван Дмитриевич.
— Это начинает походить на допрос, — нахмурился Кобенцель. — Вообще-то я не лунатик и не имею привычки ночами гулять по городу. Но вы ведь бессильны поймать этого знаменитого Пупыря… Я шел мимо гимназии, когда услышал крик, затем треск и ржание, побежал и увидел, что господин посол лежит на земле. Над ним склонился какой-то человек.
— Как он выглядел?
— Было темно… Увидев меня, он бросился бежать. Я выстрелил и сбил у него с головы цилиндр.
— Барон Кобенцель, — вставил Кунгурцев, — изумительный, фантастический стрелок. О его искусстве ходят легенды.
— С какой дистанции вы стреляли?
— Точно не помню. Шагов десять — пятнадцать.
— И при вашем легендарном искусстве не могли попасть в человека с десяти шагов?
— Мне унизительно оправдываться перед вами, — сказал Кобенцель, — но все знают, что я никогда не стреляю по живым мишеням. Стоит мне прицелиться в человека или животное, у меня начинают дрожать руки. Я просто не в силах спустить курок.
— Как же вы ездили на охоту с покойным князем и бароном Гогенбрюком?
— Ваша осведомленность вызывает уважение, но я был там только зрителем. За всю мою жизнь я не застрелил ни одной утки, ни одного зайца. Я ни разу не дрался на дуэли. Вернее, дрался лишь на саблях.