Иван Дмитриевич подошел к большой карте Европы с разноцветными пятнами империй, королевств и республик. Почему-то на всех таких картах Россию закрашивали в темно-зеленый цвет, владения султана покрывали зеленью посветлее, подвластные Францу-Иосифу земли отмечали ярко-желтым, а Италию делали в тон палого дубового листа, будто в ней царит вечная осень. Проверив, на месте ли все четыре столицы, Иван Дмитриевич посмотрел в окошко. Ах ты, Господи! Это надо же! Он готовился увидеть пустое крыльцо, но нет: оставшись без надзора, Федор и не подумал никуда бежать, послушно сидел на ступеньке. Голова его утопала в коленях, поярковая шляпа валялась на земле.
— Я из полиции, — тихо сказал Иван Дмитриевич, склоняясь к хозяину. — Где у вас черный ход?
Через двор он выбрался на параллельную улицу, подозвал извозчика и поехал домой, думая о том, что сегодня же, когда под тяжестью улик Пупырь во всем признается и назовет сообщника, доверенные агенты Сыч и Константинов отправятся ловить простофилю Федора, но никого не поймают. Что поделаешь? Такие уж у него агенты. Доверенные…
Недели через две Иван Дмитриевич получил приглашение прибыть на Фонтанку для беседы с графом Шуваловым. На этот раз шеф жандармов держал себя с ним изысканно-вежливо, холодно и недоступно, как будто и не было той ночи в Миллионной. По лицу его Иван Дмитриевич ясно прочитал, что вообще ничего не было — ни Боева с Керим-беком, ни поручика, ни супругов Стрекаловых, ни разорванного письма и претендента на польский престол, и уж тем более, разумеется, никогда не было ультиматума, отчаяния, отскочившего и щелкнувшего, как градина, по оконному стеклу крючка шуваловского мундира. Мычащего графа Хотека тоже не было. Никто не собирался сделать посла-убийцу козырным тузом в партии с Францем-Иосифом, и «Триумф Венеры», как корабль-призрак, исчез при первых лучах восходящего солнца. Мираж, дурной сон, при котором утром, проснувшись, не знаешь, сейчас все это приснилось или много лет назад.
Хотя по службе Иван Дмитриевич подчинялся столичному полицмейстеру, тот — начальнику департамента полиции, состоявшему, в свою очередь, под началом у министра внутренних дел, но рука Шувалова была сильнее и длиннее. Какой-то Путилин! Да кто он такой? Ничтожество, жалкий сыщик. Пройдоха и фигляр, как он посмел устроить этот безобразный спектакль? И все начальники Ивана Дмитриевича покорно присоединились к записке, вместе с последним докладом поданной Шуваловым государю. В ней предлагалось немедленно удалить господина Путилина с должности начальника столичной сыскной полиции. В вину ему были поставлены буйства Пупыря, вовремя не предотвращенные. К тому же не без ведома Шувалова газета «Голос» поместила пространную статью, где речь шла об одном трагически погибшем иностранном дипломате и некоем страже порядка — имена не назывались. Последний, как утверждал автор, заранее знал о готовящемся преступлении, но бездействовал, чтобы затем быстро схватить убийцу и получить орден. Статья была подписана псевдонимом, что многие сочли своего рода авторским кокетством — стиль, страстность и политическая смелость однозначно указывали на Павла Авраамовича Кунгурцева.
Тот факт, что бывший лакей фон Аренсберга, сообщник убийцы, бежал и не был пойман, мог стать еще одним пунктом обвинения, но не стал: Федор, мучимый совестью, сам явился с повинной.
— Вы видите, — сказал Шувалов, когда Иван Дмитриевич ознакомился с копией его записки на высочайшее имя и свежим, только что из типографии, номером «Голоса», — дела плохи. Можно просто уволить вас со службы, а можно… можно и начать расследование.
За спиной Шувалова зловещей тенью возвышался Певцов. Он делал равнодушное лицо, но время от времени его запавшие глаза с ненавистью упирались в Ивана Дмитриевича. Тот невольно ежился под этим взглядом. Певцов заметно похудел, мундир на нем висел, как на пугале, зато на плечах — подполковничьи эполеты. Иван Дмитриевич знал, что итальянцы высадили его на диком пустынном берегу, откуда он грязный, обросший щетиной, исцарапанный, шатаясь от голода, лишь через пять дней добрел до какой-то эстонской мызы.
— Но подобные меры кажутся мне слишком строгими, — продолжал Шувалов. — Мне жаль вас. Я полагаю, что при известном с вашей стороны благоразумии вы вполне можете рассчитывать на должность смотрителя на Сенном рынке. Даже старшего смотрителя. Согласны?
— Премного благодарен, — ответил Иван Дмитриевич. — Никогда не забуду милостей вашего сиятельства.