Даже отец, наконец, осознал, что Габриэль серьезно болен. Беспокойство его было ужасно. Последние темные волосы в его бороде пропали, и она стала совсем белой. Мы привозили докторов из Вены. Результат оставался тем же.
Габриэль приходил в сознание лишь изредка, узнавая одного Вардалека, который постоянно сидел у его постели и ухаживал за ним с исключительной нежностью.
Однажды я сидела в соседней комнате и вдруг услышала внезапный неистовый крик Вардалека:
— Быстрее! Пошлите за священником! Быстрее! — повторял он и добавил: — Теперь уже поздно!
Габриэль протянул руки и судорожно обвил ими шею Вардалека. Это было его единственное движение за долгое время. Вардалек склонился к нему и поцеловал в губы. Я бросилась вниз, чтобы позвать священника. Когда мы вернулись, Вардалека там уже не было. Священник соборовал Габриэля. Думаю, к тому времени тот был уже мертв, хотя тогда мы еще в этом сомневались.
Вардалек навсегда исчез из замка; мы так и не смогли найти его, и с тех пор я ничего о нем не слышала.
Вскоре умер и мой отец: он как-то внезапно постарел и согнулся от горя. Все состояние Вронских перешло ко мне. В память о Габриэле я открыла приют для бездомных животных, и теперь на старости лет люди смеются надо мной — они по-прежнему не верят в вампиров!
ЧЕРВЯЧОК УДАЧИ
— Нет, мама больше меня не любит; а папу я ненавижу.
Так говорил, стоя посреди леса, мальчик лет четырнадцати, в темных глазах которого читались гордость и вызов. Он был с непокрытой головой, ветер развевал его волосы, но все же одет он был прилично. Наружностью он был очень похож на Иоанна Крестителя с известной картины Андреа дель Сарто. Ему пришло в голову многое, да, пожалуй, вся его жизнь. Отца он помнил смутно. Всего только и запомнился ему смуглый человек, который был очень добр с ним и каждую ночь убаюкивал его очень необычной колыбельной, подыгрывая себе на скрипке. Затем вспомнилась ему жизнь, состоящая из палаток, фургонов и скитаний; после чего внезапно он перенесся на шикарную виллу где-то на побережье Адриатики. Сначала все шло хорошо. Его отчим относился к нему приветливо, дарил игрушки, а мать выводила его на прогулку наряженным в элегантный матросский костюмчик с золотыми галунами, что сделало его любимцем всех женщин в округе. Однажды он услышал слова отчима: «Я, право, еще не отчаялся сделать из Шандора джентльмена». Он не вполне понял, что это означало, но отчего-то замечание разозлило его. Потом возникла помеха. Родился ребенок. И граф фон Гратгейм, имея сына и наследника, передал права наследования ребенку от красивой цыганки, на которой женился в приступе непреодолимой страсти, ибо цыганские дочери не отдаются иначе.
Шандор обожал музыку и подобно любому цыганскому ребенку прекрасно играл на скрипке. Отчим же терпеть не мог музыки. А сам Шандор питал особую неприязнь к ребенку, который, как он думал, отобрал у него расположение матери. Он даже не желал находиться с ним в одной комнате. Так что все шло к худшему, и вот в день, когда ребенку исполнилось три года, Шандор сидел в уголке гостиной, скрытом пальмами и олеандрами, импровизируя на своей скрипочке, — настолько погрузившись в это занятие, что даже не заметил, как вошел отчим.
— А, так это ты, цыганенок! — в бешенстве вскричал тот. — А ну, кончай пиликать! Ты и вправду не годишься для цивилизованного общества. От всей души желаю, чтобы ты убрался к своему народу.
Глаза Шандора полыхнули огнем, не говоря ни слова, он вышел из дому и отправился прямо в лес, захватив с собой одну скрипку.
Внезапно он услышал между деревьев пение струн — ксилофон, на котором играли цыганскую музыку. Он выглянул украдкой и увидел трех мужчин. Они прекратили играть. Один сказал:
— Куда пойдем — направо или налево?
Второй сказал:
— Наверно, лучше пойти направо, там есть город.
Третий сказал:
— Нет, нам нужно возвращаться; в следующее воскресенье — День теней, и у нас мало времени, чтобы вернуться восвояси.
Первый ответил:
— Ну да, конечно. Я и забыл. Нужно сниматься прямо сейчас.
Неожиданно из-за деревьев выскочил мальчик и закричал:
— Возьмите меня с собой. Я тоже немножко умею играть на скрипке.
Первый мужчина ответил очень мягко:
— Хорошо, малыш, мы возьмем тебя с собой, только знай, что у нас нелегкая жизнь. Мы, цыгане, не спим на пуховых перинах.