– Устали? – спросил он.
– Не знаю. Пожалуй.
– До того устали, что не можете заснуть?
Она кивнула.
– Бывает. Пойдемте. Держитесь за меня.
Они пошли по проспекту Марсо. Равич чувствовал: незнакомка опирается на него так, словно вот-вот упадет.
Они свернули на проспект Петра Сербского. За перекрестком с улицей Шайо в убегающей перспективе между домами темной и зыбкой громадой на фоне дождливого неба воздвиглись очертания Триумфальной арки[1].
Равич кивнул в сторону вывески, что светилась над узкой подвальной лестницей:
– Нам сюда, тут наверняка что-нибудь найдется.
Это был шоферской кабак. За столиками несколько таксистов и пара-тройка шлюх. Таксисты резались в карты. Шлюхи потягивали абсент. Они, как по команде, хватким профессиональным взглядом смерили его спутницу. После чего равнодушно отвернулись. Та, что постарше, громко зевнула; другая начала лениво накрашиваться. В глубине совсем молоденький официант с лицом обиженного крысенка сыпанул на каменные плиты опилок и принялся подметать пол. Равич выбрал столик возле самой двери. Так удобнее будет смыться. Пальто снимать не стал.
– Что будете пить? – спросил он.
– Не знаю. Что-нибудь.
– Два кальвадоса, – бросил он подошедшему официанту; тот был в жилетке, рукава рубашки засучены. – И пачку «Честерфилда».
– «Честерфилда» нет, – отрезал официант. – Только французские.
– Хорошо. Тогда пачку «Лоран», зеленых.
– Зеленых нет. Только синие.
Равич смотрел на руку официанта, на ней была татуировка – голая красотка вышагивает по облакам. Официант перехватил его взгляд и, сжимая руку в кулак, поиграл мышцей. Живот красотки похотливо задвигался.
– Тогда синих, – бросил Равич.
Гарсон осклабился.
– Может, и зеленые еще найдутся, – обнадежил он и удалился, шаркая шлепанцами.
Равич глянул ему вслед.
– Рыжие шлепанцы, татуировка с танцем живота, – пробормотал он. – Не иначе парень служил в турецком флоте.
Незнакомка положила руки на стол. Положила так, словно ей никогда их больше не поднять. Руки были ухоженные, но это еще ничего не значит. Да и не такие уж ухоженные. Вон ноготь на среднем пальце правой руки обломан и, похоже, просто обкусан. Да и лак кое-где облупился.
Официант принес две рюмки и пачку сигарет.
– «Лоран», зеленые. Нашлась одна пачка.
– Я в вас не сомневался. На флоте служили?
– Нет. В цирке.
– И того лучше. – Равич пододвинул женщине рюмку. – Вот, выпейте. В такое время – самый подходящий напиток. Или хотите кофе?
– Нет.
– Только залпом.
Женщина кивнула и опустошила рюмку. Равич пристально ее разглядывал. Лицо потухшее, мертвенно-бледное, почти без выражения. Губы припухлые, но тоже блеклые, как бы стершиеся в очертаниях, и только светло-русые волосы, тяжелые, с натуральным золотистым отливом, по-настоящему красивы. На ней был берет, а под плащом – синий, пошитый на заказ костюм. Костюм от дорогого портного, и только зеленый камень в кольце на руке слишком велик, чтобы быть настоящим.
– Выпьете еще? – спросил Равич.
Незнакомка кивнула.
Он подозвал официанта.
– Еще два кальвадоса. Только рюмки побольше.
– Только рюмки? Или побольше налить?
– Именно.
– Значит, два двойных?
– Вы догадливы.
Равич решил свой кальвадос выпить сразу же и смыться. Становилось скучно, да и устал он до смерти. Вообще-то он в подобных случаях бывал терпелив, как-никак за плечами сорок лет отнюдь не спокойной жизни. Однако все происходившее сейчас было ему слишком хорошо знакомо. Он уже несколько лет в Париже, у него бессонница, и, бродя по городу ночами, он всякого навидался.
Гарсон принес заказ. Равич бережно принял у него рюмки с пряной, душистой яблочной водкой и одну поставил перед незнакомкой.
– Вот, выпейте еще. Помочь не поможет, но согреет наверняка. И что бы там с вами ни стряслось – не переживайте. На свете не так уж много вещей, из-за которых стоит переживать.
Женщина вскинула на него глаза. Но пить не стала.
– Это правда так, – продолжил Равич. – Особенно ночью. Ночь – она все преувеличивает.
Женщина все еще смотрела на него.
– Меня утешать не надо, – проговорила она.
– Тем лучше.
Равич уже искал глазами официанта. С него довольно. Знает он этот сорт женщин. Должно быть, русская, подумал он. Такая еще обогреться и обсохнуть не успеет, а уже начнет учить тебя уму-разуму.
– Вы русская? – поинтересовался он.
– Нет.
Равич расплатился и встал, намереваясь откланяться. Но в тот же миг встала и женщина. Встала молча, как будто это само собой разумеется. Равич глянул на нее озадаченно. Ладно, подумал он, проститься можно и на улице.
1
Триумфальная арка – монумент на площади Звезды (или площадь Этуаль, ныне площадь Шарля де Голля), возведенный по указу Наполеона в ознаменование побед французского оружия. – Здесь и далее примеч. пер.