– Помолчи немного, дружок. Со всей этой суетней я, кажется, напортачил в алехинском варианте. Похоже, слона я теряю. – Морозов поднял голову. – Бог ты мой, еще один пожаловал. Второй адъютант. Ну и народ!
– Не иначе это полковник Гомес собственной персоной. – Равич с интересом откинулся в кресле. – Нас ждет дискуссия двух полковников.
– Недолгая, сын мой.
Полковник оказался еще церемоннее лейтенанта. Он начал с того, что извинился перед Морозовым за промашку своего адъютанта. Извинение было милостиво принято. После чего, поскольку все недоразумения вроде бы благополучно улажены, полковник, усугубляя учтивость почти до неправдоподобия, предложил в знак примирения всем вместе выпить бокал вина за генералиссимуса Франко. На сей раз отказался Равич.
– Но как немец, как союзник… – Полковник явно был в замешательстве.
– Полковник Гомес, – сказал Равич, постепенно теряя терпение, – оставим лучше все как есть. Вы будете пить за кого вам вздумается, а я продолжу играть в шахматы.
На лице полковника отразилась мучительная работа мысли.
– Тогда, выходит, вы…
– Лучше не будем уточнять, – остановил его Морозов. – Во избежание дальнейших разногласий.
Гомес вконец запутался.
– Но тогда вы, белогвардеец и царский офицер, должны бы…
– Ничего мы никому не должны. Мы скроены по старинке. Да, мы разных взглядов, но не считаем, что из-за этого надо сносить друг другу башку.
До Гомеса наконец дошло. Он надменно вскинул голову.
– Понятно! – злобно прокаркал он. – Гнилая демократическая…
– Вот что, любезный! – Голос Морозова не сулил ничего хорошего. – Уматывайте отсюда! Вам давным-давно пора было уматывать. К себе в Испанию. В окопы. А то там за вас итальянцы да немцы воюют. Свободны!
Он встал. Гомес отшатнулся. Посмотрел на Морозова. Потом, как по команде, резко повернулся кругом и зашагал к своему столику. Морозов сел на место, вздохнул и позвонил официантке.
– Принесите-ка нам кальвадоса, Кларисса. Два двойных.
Кивнув, Кларисса ушла.
– Тоже мне вояки. – Равич усмехнулся. – Такой короткий ум и такие сложные представления о чести. Этак и свихнуться недолго, а уж спьяну и подавно.
– Оно и видно. Вон уже следующий идет. Еще немного – и они начнут ходить процессиями. Кто пожалует на сей раз? Может, сам Франко?
Это снова был Наварро. Опасливо остановившись от столика в двух шагах, он на сей раз обратился к Морозову:
– Полковник Гомес сожалеет, что не имеет возможности послать вам вызов. Сегодня ночью он покидает Париж. К тому же его миссия слишком ответственна, и он не может позволить себе неприятности с полицией. – Он повернулся к Равичу. – Полковник должен вам гонорар за консультацию. – С этими словами он бросил на стол сложенную пятифранковую купюру и попытался гордо удалиться.
– Секундочку, – проговорил Морозов. Кларисса как раз подошла к их столику с подносом. Морозов взял рюмку кальвадоса, но, глянув на нее, покачал головой и поставил на место. После чего взял с подноса стакан воды и невозмутимо выплеснул Наварро в лицо. – Это чтобы вы протрезвели, – невозмутимо пояснил он. – И зарубите себе на носу: деньгами не швыряются. А теперь катитесь отсюда, идиот ламанческий…
Наварро ошеломленно утирался. К их столику уже спешили остальные испанцы. Их было четверо. Морозов не спеша поднялся во весь рост. Он был на голову, а то на две выше каждого из испанцев. Равич продолжал сидеть. Он посмотрел на Гомеса.
– Не смешите людей, – посоветовал он. – Вы все, мягко говоря, не трезвы. У вас ни малейшего шанса. Минуты не пройдет, и вы костей не соберете. Даже на трезвую голову у вас все равно шансов никаких.
Он встал, подхватил Наварро под локти, приподнял, повернул и, как болванчика, поставил настолько вплотную к Гомесу, что тому пришлось отступить.
– А теперь оставьте нас в покое. Мы вас не звали, не просили к нам приставать. – Он взял со стола пятифранковую купюру и положил на поднос. – Это вам, Кларисса. Господа хотят вас отблагодарить.
– Первый раз хоть что-то на чай от них получаю, – буркнула официантка. – Ну, спасибо.
Гомес что-то скомандовал по-испански. Все пятеро дружно повернулись кругом и отошли к своему столику.
– Жаль, – вздохнул Морозов. – Этих голубчиков я бы с радостью отделал. А нельзя – и все из-за тебя, бродяги беспаспортного. Ты хоть сам-то жалеешь, что не смог отвести душу?