– Двадцать седьмой.
– У меня отвратительная память на имена. Не подскажете, как ее зовут?
Хозяин и бровью не повел.
– Маду. Жоан Маду, – сообщил он. – Не думаю, что это настоящее имя. Скорей всего артистический псевдоним.
– Почему артистический?
– Она и в карточке у нас записалась актрисой. Уж больно звучно, верно?
– Да как сказать. Знавал я одного артиста, так тот выступал под именем Густав Шмидт. А по-настоящему его звали граф Александр Мария фон Цамбона. Густав Шмидт был его артистический псевдоним. Не больно звучно, верно?
Хозяин, однако, не стушевался.
– В наши дни чего только не бывает, – философски заметил он.
– Не так уж много всего и бывает в наши дни. Загляните в учебники истории, и вы легко убедитесь, что нам достались еще относительно спокойные времена.
– Благодарю покорно, мне и этих времен за глаза хватает.
– Мне тоже. Но чем-то же надо себя утешить. Так вы сказали, двадцать седьмой?
– Так точно, месье.
Равич постучал. Никто не ответил. Он постучал снова и на сей раз едва расслышал что-то невнятное. Отворив дверь, он сразу увидел женщину. Та сидела на кровати, что нелепо громоздилась поперек комнаты у торцевой стены, и когда он вошел, медленно подняла глаза. Здесь, в гостиничном номере, странно было видеть на ней все тот же синий костюм, в котором Равич встретил ее в первый вечер. Застань он ее распустехой, валяющейся в замызганном домашнем халате, – и то вид был бы не такой неприкаянный. Но в этом костюме, одетая невесть для чего и кого, просто по привычке, утратившей для нее всякий смысл, она выглядела столь безутешно, что у Равича от жалости дрогнуло сердце. Ему ли не знать этой тоски – он-то сотни людей перевидал вот в такой же безнадежной позе, несчастных эмигрантов, заброшенных жизнью на чужбину из чужбин. Крохотный островок среди безбрежности бытия – они сидели вот так же и так же не знали, как быть и что делать, и лишь сила привычки еще как-то удерживала их на плаву.
Он прикрыл за собой дверь.
– Надеюсь, не помешал? – спросил он и тут же ощутил всю бессмысленность своего вопроса. Кто и что может ей сейчас помешать? Мешать-то уже считай что некому.
Он положил шляпу на стул.
– Удалось все уладить? – спросил он.
– Да. Не так уж и много было хлопот.
– И все без осложнений?
– Вроде да.
Равич сел в единственное имевшееся в номере кресло. Пружины заскрипели, и он почувствовал, что одна из них сломана.
– Вы куда-то уходите? – спросил он.
– Да. Когда-нибудь. Позже. Никуда особенно, так. Что еще остается?
– Да ничего. Это правильно на первых порах. У вас нет знакомых в Париже?
– Нет.
– Никого?
Женщина тяжело подняла голову.
– Никого. Кроме вас, хозяина, официанта и горничной. – Она мучительно улыбнулась. – Не много, правда?
– Не очень. А что, разве у… – Он пытался припомнить фамилию умершего, но не смог. Забыл.
– Нет, – угадала его вопрос женщина. – У Рашинского не было знакомых в Париже. Или я их не видела. Мы только приехали, и он сразу заболел.
Равич не собирался долго засиживаться. Но сейчас, увидев ее вот такой, он передумал.
– Вы уже ужинали?
– Нет. Да мне и не хочется.
– А вообще сегодня что-нибудь ели?
– Да. Обедала. Днем это как-то проще. Но вечером…
Равич огляделся. Небольшая комната казалась голой, от гостиничных стен веяло ноябрем и безнадегой.
– Самое время вам отсюда выбраться, – сказал он. – Пойдемте. Сходим куда-нибудь поужинать.
Он ожидал, что женщина станет возражать. Столько унылого безразличия было во всем ее облике, что казалось, ей эту хандру уже нипочем с себя не стряхнуть. Однако она тотчас же встала и потянулась за плащом.
– Это не подойдет, – сказал он. – Слишком легкий. Потеплее ничего нет? На улице холодно.
– Так ведь дождь был…
– Он и сейчас не кончился. Но все равно холодно. Другого у вас ничего нет? Пальто потеплее или, на худой конец, свитера?
– Да, свитер есть.
Она подошла к чемодану, что побольше. Только тут Равич заметил, что она так почти ничего и не распаковала. Сейчас она извлекла из чемодана черный свитер, сняла жакет, свитер надела. У нее оказались неожиданно ладные, стройные плечи. Прихватив берет, она надела жакет и плащ.
– Так лучше?
– Гораздо лучше.
Они спустились вниз. Хозяина на месте не было. Вместо него за стойкой под доской с ключами сидел консьерж. Он разбирал письма и вонял чесноком. Рядом сидела пятнистая кошка и не сводила с него зеленых глаз.
– Ну что, по-прежнему есть не хочется? – спросил Равич, когда они вышли на улицу.
– Не знаю. Разве что немного…
Равич уже подзывал такси.
– Хорошо. Тогда поедем в «Прекрасную Аврору». Там можно перекусить по-быстрому…