— Что с вами, Равик? — спросила Кэт.
Он обернулся.
— Ничего. Знакомый напев. Душещипательный неаполитанский романс.
— Воспоминания?
— Нет. У меня нет воспоминаний.
Он сказал это резче, чем хотел, и Кэт внимательно посмотрела на него.
— Иной раз мне так хочется знать, что с вами происходит, Равик.
Он небрежно махнул рукой.
— То же, что и со всеми другими. В наши дни мир полон авантюристов поневоле. Их можно встретить в любом отеле для беженцев. И у каждого своя история, которая была бы прямо-таки находкой для Александра Дюма или Виктора Гюго. А теперь едва начнешь рассказывать, как все уже зевают... Выпейте еще, Кэт... Спокойно прожить жизнь — вот что сегодня кажется самым невероятным приключением.
Оркестр заиграл блюз. Более убогой музыки невозможно было вообразить, однако несколько пар все же начали танцевать. Жоан Маду поднялась и направилась к выходу. Она шла так, словно ресторан был пуст. Вдруг Равику вспомнилось, что сказал о ней Морозов. Жоан прошла довольно близко от их столика. Ему показалось, что она заметила его, но ее взгляд равнодушно скользнул куда-то мимо него, и она вышла из зала.
— Вы знакомы с этой женщиной? — спросила Кэт, наблюдавшая за ним.
— Нет.
VIII
— Вы видите, Вебер? — спросил Равик. — Здесь... здесь... И здесь...
Вебер склонился над операционным столом.
— Да...
— Маленькие узелки, вот... И вот... Это не просто опухоль и не разрастания...
— Нет...
Равик выпрямился.
— Рак, — сказал он. — Несомненно рак! Давно у меня не было таких сложных случаев. Исследование зеркалом ничего не дает, в области таза прощупывается только небольшое размягчение на одной стороне, небольшой инфильтрат, — может быть, киста или миома, — ничего серьезного, но идти снизу нельзя. Пришлось вскрыть брюшную полость, и мы вдруг обнаруживаем рак.
Вебер посмотрел на него.
— Что вы намерены делать?
— Можно взять замороженный срез и сделать биопсию. Буассон еще в лаборатории?
— Конечно.
Вебер поручил сестре позвонить в лабораторию. Она поспешно исчезла, неслышно ступая на резиновых подошвах.
— Необходимо расширить объем операции — сделать гистероэктомию[9], — сказал Равик. — Остальное не имеет смысла. Весь ужас в том, что она ничего не знает. Пульс? — спросил он.
— Ровный. Девяносто.
— Кровяное давление?
— Сто двадцать.
— Хорошо.
Равик посмотрел на Кэт.
Она лежала на операционном столе в положении Тренделенбурга[10].
— Надо бы ее предупредить. Получить согласие. Нельзя же так вот взять и искромсать ее... Или как вы считаете?
— По закону нельзя. А вообще... мы ведь все равно уже начали.
— Пришлось начать. Обычное выскабливание снизу оказалось невозможно. А теперь получается уже совсем другая операция. Удалить матку — это не то, что выскоблить плод.
— По-моему, она доверяет вам, Равик.
— Не знаю. Может быть. Но согласится ли?.. — Он поправил локтем резиновый фартук, надетый поверх халата. — И все-таки... Пока что попробуем продвинуться дальше. Еще успеем решить; делать ли гистероэктомию. Эжени, нож!
Он продолжил разрез до пупка, наложил зажимы на мелкие сосуды, более крупные перехватил двойными лигатурами, взял другой нож и разрезал желтоватую фасцию. Отделив мышцы под ней тупой стороной ножа, приподнял брюшину, вскрыл ее и зафиксировал края зажимами.
— Расширитель!
Младшая операционная сестра уже держала его наготове. Она протянула цепочку с грузом и прикрепила к ней пластинку.
— Салфетки!
Он обложил рану влажными теплыми салфетками и осторожно ввел корнцанг.
— Посмотрите-ка сюда... — обратился он к Веберу. — И сюда. Вот широкая связка. Плотная, затвердевшая масса. Здесь уже ничего не поделаешь. Слишком далеко зашло.
Вебер внимательно смотрел на место, указанное Равиком.
— Видите, — сказал Равик. — Эти артерии уже нельзя перехватить зажимами. Ткань очень истончилась. И тут метастазы. Безнадежно...
Он осторожно срезал узкую полоску ткани.
— Буассон в лаборатории?
— Да, — сказала сестра. — Я позвонила ему, он ждет.
— Хорошо. Пошлите ему. Подождем результатов анализа. Это займет не более десяти минут.
— Пусть сообщит по телефону, — добавил Вебер. — Сразу же. Операцию пока приостановим.