— А разве у Спартака большие силы? — с замиранием сердца спросил Мульвий.
— Большие. Но вражда ведет к несчастиям. Недавно Крикс отделился от Спартака, был разбит римлянами и погиб со своим войском… Спартак, шедший к Альпам, дошел до Мутины, но зажиточные земледельцы выступили против него, и он повернул обратно. Он отомстил за смерть Крикса, разбив двух консулов, и принес в жертву духу друга триста пленных римлян. Потом он двинулся на Рим…
— На Рим? — одновременно вскричали Мульвий и Сальвий. — Ты шутишь?!
— Ничуть. Но его не поддержали города, и пришлось отказаться от этого похода. По пути он разбил римские легионы в Пиценской области…
— Где же он теперь? — вскричал Сальвий.
— Недавно он занял Фурий…
Мульвий задумался.
— Друг, — сказал он, — ты много знаешь… Уж не приверженец ли ты Спартака?
— Нет, — ответил вольноотпущенник, — я предпочитаю жить спокойно, потому что не верю в окончательную победу рабов.
— Разве ты не был невольником и успехи Спартака чужды твоему сердцу?
— Повторяю — римлян не победить. Разве Аннибал, равный гигантам, покорил Италию?
На другой день Мульвий и Сальвий отправились в виллу Гая Манлия.
Центурион сидел в саду, окруженный друзьями-ветеранами. Это был тучный человек с багровыми щеками и крупным носом. Будучи навеселе, он пел:
Еще накануне в атриуме началась попойка и продолжалась всю ночь до рассвета. А утром, когда слуги стали убирать атриум, хозяин пригласил друзей в сад.
Друзья обратились к нему с просьбой рассказать о своих подвигах в Азии, и Манлий, на коленях которого сидела юная плясунья, прервал песню и заговорил:
— Я был начальником центурии. Однажды меня окружили азийские конники; их было так много, что земля дрожала от топота лошадей, а от криков и воя варваров многие оглохли… Клянусь Марсом! — воскликнул он. — Я не трус, но сперва растерялся. Вспомнив однако о доблести нашего императора, я ободрился: построил свой отряд в виде квадрата, сзади и с боков поместил лучников и пращников и повел воинов в бой, вызывая на единоборство самого Митридата. «А если царя вашего нет, — кричал я, — пусть выступит против меня его полководец!» Но тот, очевидно, струсил, и я бросился на приступ.
Манлий вскочил, и юная девушка не успев уцепиться за его одежду, с криком упала на землю. Все захохотали. Но центурион, не обращая на нее внимания, продолжал:
— Сначала неприятель держался, а когда я закричал: «Бей, Манлий, с тыла, окружай, Манлий, руби, захватывай в плен!» (это я сам себе отдавал приказания — ха-ха-ха!), враг дрогнул. Мы погнались за ним и — победили! Клянусь Беллоной, нас было в двадцать или тридцать раз меньше, чем понтийцев! Но храбрость и хитрость, друзья, решают нередко исход боя! А если сражается притом ветеран Суллы — победа обеспечена!
— Много захватил добычи? — спросила плясунья, снова садясь к нему на колени.
— О, боги! Она еще спрашивает! — воздев руки, вскричал хозяин. — Взгляните, друзья, на эти кольца! Вспомните кубки, из которых вы пили и будете еще пить! Вспомните греческих плясуний, певиц и флейтисток! Нескольких я оставил себе, а остальных продал… О, какое это было прекрасное время!.. Сам богоравный император поздравил меня с победой и протянул мне руку…
— Какое счастье! — хором воскликнули гости. — И ты, благородный Гай Манлий…
— Я поцеловал руку любимца богов. А он подарил мне, как другу, золотую цепь и перстень — смотрите!
— Он, Счастливый, передал тебе свое счастье, — сказал один из собеседников, внимательно рассматривая перстень, и вдруг спросил: — Откуда он у тебя?
— Как — откуда? — вспыхнул хозяин. — Разве я не сказал?
— Но такой же перстень я видел на руке ростовщика-менялы, которого ты, дорогой Манлий, зарубил…
— Лжешь! — вскипел ветеран, и лицо его побагровело. — Я зарубил злодея за дело! Он оскорбил тень диктатора…
— А разве ты ему не был должен?
— Я? Должен? Да ты пьян, дорогой мой! Это он был мне должен… Неоднократно я делал ему отсрочки платежа… А ты… Молчи, подлый лизоблюд! Так-то ты благодаришь меня за мою доброту и гостеприимство! Эй, рабы, сюда! Взять этого наглеца и дать ему тридцать ударов — пусть не оскорбляет императора!
— Это ложь! — вопил побледневший гость, уводимый рабами. — Слышите, друзья, будьте свидетелями…