— В наше подлое время честность вредна… Живи, как все живут, иначе оба сословия безжалостно растопчут тебя…
Лукулл задумался. Разве не то же говорила жена?
— Скажи, благородная госпожа, откуда тебе известно о постановлении сената, о происках Помпея?
— Я услышала случайно: Квинт Гортензий Гортал рассказывал об этом Архию… Конечно, от поэта ты узнаешь все подробности и тогда решай, как действовать…
Лукулл пожал ее руки.
— О, благодарю тебя! — вскричал он. — Ты истинный бескорыстный друг! Покойный император владел золотым сердцем!
Юлия покраснела.
— Из любви к Люцию Корнелию я забочусь о Люции Лицинии, — наклонила она голову и, поднявшись, шепнула: — Пусть имя его сопутствует тебе!
Лишь только Юлия вышла, Герон принес эпистолы от Метелла Пия: одну на имя Лукулла, другую на имя Архия.
— Гонец дожидается ответа, — сказал он. — Что прикажет господин?
— Накормить его, уложить спать. Уедет завтра. Сходи к Гортензию Горталу, Сизенне и Архию и скажи, что я их жду.
Сломав печать, Лукулл стал читать письмо. Лицо его омрачилось. Успехи и неудачи в Испании чередовались, а Серторий был неуловим.
«Сообщу ему, что сенат решил послать на помощь Помпея. Пусть Архий, с которым старик дружит, напишет ему подробнее. Боги гневаются на римлян, — иначе как объяснить поражения?»
Встал и, молитвенно сложив руки, обратил взор к клочку голубого неба, заглядывавшему в комплювий:
— Отец богов, Марс и Беллона, пошлите победы римским легионам!
III
Подавив мятеж популяров, Помпей стал добиваться назначения против Сертория, однако сенат медлил, не желая отзывать Метелла Пия, друга покойного диктатора. Но помощь Метеллу была необходима: поражения становились угрожающими, а обещание Суллы послать в Испанию Помпея было живо среди магистратов.
Муж храбрый, умный, осторожно-медлительный, такой же бесстрастно-равнодушный, как Сулла, Помпей был опытным воином, но прежняя юношеская скромность сменилась важностью в обращении, надутой гордостью, честолюбием. Его нерешительность была причиной насмешек женщин и негодования военачальников.
Помпей сидел в атриуме, беседуя со своим вольноотпущенником Деметрием. Он то и дело откидывал назад длинные волосы, свисавшие со лба на черные блестящие глаза, и поглядывал в зеркало: видел открытое живое «честное лицо» (оно вошло в Риме в поговорку), крупные белые зубы и думал: «Да, я похож на Александра Македонского… Первый заметил это Люций Марций Филипп… Как он сказал?.. „Я, Филипп, не делаю ничего удивительного, если люблю Александра…“ Но консул не похож на Филиппа Македонского».
Очнулся. Деметрий что-то говорил. Надушенный, он стоял рядом, и приторный аромат египетских духов раздражал Помпея; он знал этот запах: такие же духи употребляла жена Деметрия, его любовница.
— Прибыль? Какая прибыль? — уловил Помпей несколько слов из речи вольноотпущенника. — Я уезжаю на войну в Испанию, и ты, Деметрий, конечно, поедешь со мною… А когда возвратимся в Рим, я решу, как распределить прибыль с торговых… торговых… (он искал слова, но не находил — краснел и путался еще больше)… сделок…
Деметрий хитро прищурился. Это был смуглый молодой грек, ловкий, пронырливый. Зная о связи Помпея со своей женой, он смотрел на нее философски: «От жены не убудет, если она ляжет лишний раз с господином, а зачнет от него — мне же выгода: патрон не пожалеет нескольких тысяч сестерциев на воспитание ребенка, да и жена получит на наряды…»
Так размышляя, он сказал, понизив голос:
— Господин мой, жена моя низко тебе кланяется…
Помпей растерялся и не знал, что ответить.
А Деметрий, наслаждаясь его замешательством, продолжал:
— Господин мой, всё мне известно. Она ревнует тебя к женам и дочерям всадников (он перечислил несколько знатных фамилий), с которыми ты поддерживаешь близкие отношения… Но сознайся, господин, такой страстной любовницы, как она, ты еще не имел…
Волосы слиплись на лбу Помпея.
— Ну и что ж? — выговорил он, задыхаясь. — Ничего между нами не было… только маленькая дружба…
Деметрий усмехнулся.
— Господин мой, прибыль, о которой я тебе говорил, составляет сто двадцать тысяч сестерциев… Я должен сопровождать тебя в Испанию… Жена останется одна… Ты знаешь, мы небогаты…
Помпей облегченно вздохнул, вытер ладонью лоб.
— Да, да, — поспешно сказал он, — возьми эти деньги себе… Я хотел сам предложить их тебе, но не решался. Однако ты, ошибся, дорогой мой, считая прибыль равной ста двадцати, а не двумстам тысячам сестерциев…