— Ты умолчал, что каждая твоя поездка вызывала огромные расходы! — воскликнул Корнелий Непот. — Разве за твоей повозкой не шли сотни ремесленников, которых ты нанимал для нужд облагодетельствованных тобою бедняков, хотя у тебя были свои ремесленники-рабы? Ты, благодетель; давал работу посторонним…
— Нет, — усмехнулся Лукулл, — не для работы набирал я их, а для учения: они должны были изучить восточное искусство и распространить его по всей Италии.
— Да, народилось новое поколение, союзные города стали муниципиями и имеют свой сенат, избранный из декурионов, и своих магистратов…
— А ты не замечаешь, благородная Цереллия, — спросил Лукулл, — что различие сословий сглаживается? Цезарь первый начал набирать в свои легионы сыновей из знатных фамилий и бедняков из муниципий. Подумайте, он взял с собой Мамурру, этого хитрого Мамурру!
— Мамурра был некогда негоциатором, — заметил Катулл, — говорят, он содержал, по примеру вольноотпущенников, две-три школы и не делал различия между детьми плебеев и сыновьями сенаторов, всадников и центурионов… Он много возомнил о себе и был в связи с дочерью сенатора…
— Однако он сумел обворожить Цезаря, — сказал Лукулл.
— Но чем, чем? — вскричал Корнелий Непот. — Мамурру я видел. Толстый, мясистый боров с заплывшими жиром глазами и свиным носом…
— Нет, ты ошибся, — возразила Цереллия, — глазки у него черные, быстрые, а нос вовсе не похож на свиной…
Лукулл подозрительно оглядел собеседников: не намекал ли историограф на внешность Суллы? Ведь нижняя часть лица диктатора несколько напоминала лицо Мамурры.
Резко оборвал разговор, указав на нагих девушек, которые приближались с легкой пляской к столу, позвякивая золотыми и серебряными браслетами на руках и ногах. Впереди была гибкая гречанка, любимица амфитриона.
Катулл не сводил с нее жадных глаз, и Лукулл, шутливо ударил его по руке, засмеялся:
— «Глазами насилует то, что не должно видеть».
Катулл смутился. Гречанка приблизилась и, прежде чем он мог опомниться, выдернула из черных волос розу и бросила ему на колени.
Лукулл быстро переглянулся с нею, но Цереллия перехватила его взгляд, в котором сверкнул насмешливый огонек: «Зачем издеваться над поэтом? Правда, Лукулл ненавидит Клодию, но влюбленный Катулл достоин снисхождения… Поэт не должен влюбиться в эту девушку, — достаточно с него одной Лесбии, которая отравила ему жизнь».
Повернувшись к Лукуллу, Цереллия шепнула:
— Пощади его и не смейся.
Но он, устремив взгляд на плясуний, сказал, точно не слышал ее слов:
— Разве не знаешь, что тело — источник жизни?
VII
После обеда началась шумная пирушка. Триклиннумы гудели оживленными голосами гостей, потом их заглушили звонкие звуки флейт, кифар, систров; начались пляски. И опять во главе девушек выступала стройноногая гречанка, И опять она бросала цветы Катуллу.
Поэт был грустен после разрыва с Клодией.
Лукулл со смехом" протянул ему фиал:
— Выпьем за любовь! Ты, я вижу, воспылал страстью к »той гречанке.
Катулл молчал.
— Хочешь, я подарю тебе ее?
— Благодарю тебя, консуляр и великий полководец! Она прекрасна, но я боюсь женщин. Одна испепелила мою душу, а сердце догорает, как фитиль в лампе.
— Она умеет любить…
— Благодарю тебя. Но кто умеет любить лучше Клодий?
Лукулл нахмурился.
«Дочери Аппия Клавдия обожествляют фаллус под личиною Приапа, — подумал он, злобно скривив губы при воспоминании о развратной жене, — а мне осталось утешаться с десятками юных невольниц! Но хвала Венере! Я сумел взять всё от жизни — не меньше, чем мой господин Люций Корнелий Сулла».
— Как думаешь. Публий Нигидий, — Обратился он к Фигулу, — может ли из нашего молодого поколения, которое бесстыдно, нечестно, сладострастно, легкомысленно, нагло и бездушно, выдвинуться хотя бы один значительный муж? Вот Марк Антоиий, внук великого оратора и сын претора, вот Гай Скрибоний Курион, сын консуляра, вот Марк Целий, сын путеолского менялы, а вот и Гай Саллюстий Крисп, сын богача из Амитерна. Чего они стоят? Антония и Курнона называют мужем и женой, Целия, некогда катилинианца и любовника Клодии, — соучастником умерщвления александрийских послов, а о Саллюстий говорят, что он разорился из-за женщин. Это — римская молодежь!
— Несомненно, от этой молодежи многого не следует ожидать, но боги желают, чтобы были исключения…
— Ты говоришь…