Однако стало ясно, что уступки Неподкупного не могут удовлетворить эбертистов. Эбер начинал нажимать на революционное правительство с особой силой.
И вот, испытывая подлинный эбертистский натиск, бороться с которым становилось все труднее, Неподкупный пришел к мысли, что сейчас единственный выход из положения - противопоставить обе фракции одну другой. А для этого нужно поддержать Дантона. Нужно придать ему смелости и энергии, втравить его в борьбу с группой Эбера, и тогда совместными усилиями будет много легче сбросить иго "ультрареволюционеров"...
С этими мыслями Робеспьер перешагнул порог старой якобинской церкви.
Теперь фронт был не только на границах. Его линия проходила в каждой секции, в любом народном обществе, в Конвенте и клубах, превращая их в поля ожесточенных схваток. Бурные дни переживал и Клуб якобинцев. Шла чистка клуба - рядовые члены обсуждали взгляды и поступки прославленных лидеров. Вчерашние заслуги не спасали от изгнания тех, кто казался недостаточно стойким сегодня. А быть изгнанным из клуба сегодня - значило ступить на прямую дорогу к гильотине.
3 декабря - 13 фримера по новому календарю - пришел черед Жоржа Дантона.
Шум вокруг его персоны поднялся давно. Его болезнь якобинцы считали уловкой, попыткой замаскировать свое нечестное поведение. Жоржа укоряли в вялости и равнодушии. Не он ли развалил первый Комитет общественного спасения? Не он ли постоянно играл на руку жирондистам? Не он ли, прикрываясь решительными фразами, вот уже полгода топчется на месте, а то и прямо тянет назад? Кто-то не преминул напомнить о состоянии Дантона.
Трибун встал. Крупные капли пота дрожали на его выпуклом лбу. В его голосе не чувствовалось обычной силы. Пытаясь увернуться от прямого удара, он взывал к памяти Марата - не он ли был бесстрашным защитником покойного журналиста? Что же касается богатства, то оно не так уж и велико; оно почти не возросло по сравнению с тем, каким было до революции...
Защита никого не убедила. Все знали, что Дантон не выносил Марата. А разговоры о состоянии - разве не были они пустой болтовней?..
Но вот поднимается Робеспьер. Он требует, чтобы обвинители Дантона точно изложили свои обвинения.
Зал молчит.
- В таком случае это сделаю я, - говорит Неподкупный.
Однако, к всеобщему изумлению, он выступает не против Дантона, а против его хулителей, называя их клеветниками и врагами общественного дела...
Дантон вздрагивает и вытирает пот с лица. Он поражен. Защиты с этой стороны, да к тому же такой энергичной, он никак не ожидал. Он удивленно смотрит на Робеспьера. Но Максимилиан избегает запавших глаз титана. С нарастающей горячностью он продолжает восхвалять своего соперника и заканчивает словами:
- Пусть выйдут вперед те люди, которые в большей степени патриоты, чем мы с ним!..
Вперед, разумеется, никто не вышел. Репутация Дантона была спасена.
После заседания они не подошли друг к другу. Дантон поспешил на свежий воздух, желая в одиночестве обдумать ситуацию.
Еще недавно в Арси положение казалось ему безнадежным. Но, по-видимому, вблизи всегда все выглядит иначе, чем издали. И самая страшная опасность, когда смотришь ей прямо в лицо, менее страшна, чем когда знаешь, что она подстерегает тебя из-за угла.
В целом, конечно, положение было ужасным. Придя впервые после приезда в Конвент, Жорж содрогнулся. Пустовали не только скамьи, раньше занимаемые жирондистами. Много незаполненных мест оставалось сегодня и на Горе, совсем рядом с местом Дантона. Где депутат Шабо, ставленник Дантона? Или Оселен, его неизменный единомышленник? Или Робер, его близкий приятель? Где депутаты Базир, Делоне, Жюльен? Они оказались замешанными в грязных спекуляциях, в скандальном деле Ост-Индской компании* и все, за исключением Жюльена, которому удалось бежать, арестованы по приказу Комитета общественной безопасности. Их ждет Революционный трибунал. Их и многих других, ибо арестованы также многочисленные спекулянты и дельцы, сомнительные якобинцы и журналисты, заподозренные в финансовом ажиотаже и шпионской деятельности.
_______________
* Попытка со стороны ряда членов Конвента нажиться за счет подлога и биржевой игры при ликвидации хищнической Ост-Индской компании.
Казалось бы, хуже некуда.
Но, вглядываясь в существо дела, Дантон заметил некоторые особенные обстоятельства, которые сразу же ослабили его тревогу.
Прежде всего он узнал, что хитрый Фабр д'Эглантин, его ближайший соратник, делец, больше других погрязший в темных махинациях, сумел выйти сухим из воды: он выступил в роли доносчика и оговорил перед правительственными комитетами как своих компаньонов, так и общих партийных врагов. Это повысило доверие комитетов к Фабру настолько, что его даже пригласили участвовать в расследовании финансового заговора. Затем Дантону стало известно, что все материалы дела о заговоре, косвенно компрометирующие его, Жоржа, были изъяты по приказу свыше и рассмотрению не подлежали. Наконец, Дантон заметил, а сегодня общие наблюдения превращались в уверенность, что Робеспьер, которого он считал своим главным противником, не только не проявляет к нему враждебности, но, напротив, как будто ищет с ним союза.
И он ясно понял, почему это происходит.
"Эбертистский натиск", который начался еще в те дни, когда Дантон "грохотал" в Конвенте, вылился поздней осенью в "дехристианизаторское" движение. Началось с введения республиканского календаря, а кончилось попыткой упразднения религии и всех религиозных обрядов.
Дантон прибыл в Париж в самый разгар этих событий. Он сразу же выступил против "дехристианизации". Он категорически потребовал и добился запрещения в стенах Конвента "антирелигиозных маскарадов".
Вот тогда-то он и поймал впервые благосклонный взгляд Робеспьера. А сегодня Неподкупный платил ему услугой за услугу.
Теперь, полагал Дантон, если действовать умело, можно добиться многого. Надо начать с эбертистов, а затем в положенный час ударить по Робеспьеру. Но теперь он, Жорж, наученный горьким опытом, будет действовать иначе. Нечего лезть под огонь - надо выставить на первую линию других. Хватит громоподобных речей - нужна осмотрительность. Сначала нейтрализовать Неподкупного, создать вокруг него пустоту, а затем набросить петлю на его тощую шею...
Дантон повеселел и почувствовал прилив бодрости. Он не стал тратить времени даром. Пробойной силой в новой комбинации он решил сделать своего постоянного спутника, неустойчивого журналиста Камилла Демулена.
Длинноволосый Демулен, в прошлом прославившийся как публицист революции, давно скучал по работе. Теперь, с благословения Дантона, он приступил к выпуску новой газеты. Название газеты - "Старый кордельер" было далеко не случайным. Старого кордельера, кордельера времен господства в клубе Дантона и его друзей, журналист как бы противопоставлял новому кордельеру, то есть нынешнему дню клуба, когда в нем главную роль играли эбертисты. Первый номер газеты вышел через два дня после речи Неподкупного в защиту Дантона у якобинцев. Он прославлял Робеспьера, вознося его до небес, и отождествлял политику робеспьеристов и дантонистов. В вышедшем вслед за этим втором номере Камилл более определенно раскрывал свой замысел. Если раньше он только намекал на "ультрареволюционную партию", то теперь начал ее сокрушать. Журналист заявил, что сторонники Эбера, желающие превзойти покойного Марата, идут к прямому абсурду. Демулен всласть поиздевался над "культом Разума" и указал пальцем на Клоотца, как на наиболее одиозную фигуру всей фракции.