Конечно, из зала неслись выкрики:
— Купленный!
— Сколько дали тебе?
— Расстрелять всех сразу!
Если бы не Басманов, туго пришлось бы, пусть и государственному защитнику, но защитнику по сути нелюдей.
Как-то с самого начала сошлись, понравились друг другу. Все послевоенные тяжелые годы перезванивались, писали по праздникам открытки, поздравляли с днем рождения. А последних лет десять встречали вместе новый год. Со смертью жены Гордия, веселой улыбчивой Нюши, связь замерла. Басманов, выросший по службе до ответственного работника прокуратуры республики, приезжал к товарищу раза три. Гордий скучно принимал гостя, вообще, показалось Басманову, тяготился им, как и лишними людьми в квартире, где некогда так весело, просто, душевно хозяйствовала Нюша. Видно, горе его убило, память воскрешала все новые подробности такой тихой, очень душевной, совместно праведной жизни, он не мог жить без Нюши. Все без нее не устраивало, всем он лишним теперь тяготился. В свои шестьдесят три он остался по сути один. Три сына его служили в армии, разбросала их военная судьба.
Ему вдруг очень захотелось побыть рядом с Басмановым. Он давно был одинок. Никто ему давно не говорил добрых слов. Да и не случайно позвонил он к Басманову. Надо посоветоваться по поводу подделки действительного прохождения по инстанциям жалобы Дмитриевского. Да кое-что еще было.
Стареет и Федор Басманов. Стареет генерал. Что же, не такая легкая теперь генеральская жизнь. На работе — день и ночь. Другая теперь милиция, другая прокуратура. Обнаглел вор, убийца. Законы для него и раньше были не писаны, — теперь-то такое пошло!
Но, видимо, Наталия позвонила мужу на службу, и когда Гордий нажал на звонок, думая, что теперь выйдет к нему Наталия, а Басманов придет потом под вечер, вышел-то Басманов.
Шумно завел гостя в дом, шумно усаживал. Потом достал откуда-то коньячка, закусочки. Басманов уж давно понял, что друг его приехал не праздно — с каким-то делом. И когда Гордий сказал: «Ты выслушай меня, Федор, и не перебивай», улыбнулся.
— По Дмитриевскому опять, что ли?
— Ну спасибо, что помнишь. Другие-то и тех троих, которых к расстрелу приговаривали, и его давно позабыли.
— Ладно, не обижайся. Звонили же из Москвы. Что ты там, по его делу.
— Ладно, ладно! — обидчив был Иван Семенович. — Ладно… Я, конечно, ездил и папки все выворачивал наружу. Ведь много тогда документов пропало. И все на пользу следователю. И не на пользу мне, Федор.
Так вот… Суд, на взгляд Гордия, обошел в приговоре и время убийства. А между тем, совпадающими показаниями свидетелей, проживающих в районе, где был обнаружен труп, — они слышали крик убитой, это время установлено с достаточной точностью. Свидетель, некто Москалец, например, услышал крик во время трансляции по радио спортивных новостей. Он утверждает, что это было около 23 часов 35 минут. — Гордий жует жвачку, голос его бесстрастный, но уже вроде не рад, что рассказывает, — понял: ну к чему это товарищу генералу, обремененному не такими пустячными неточностями? У него — миллионы спасенных государственных средств, изощренность невидимых преступлений, до которых докопаешься лишь с самым мощным микроскопом. — Так вот, — скучно теперь поясняет, — время трансляции спортивных известий установлено справкой Радиокомитета. Оно совпадает… Это время впрочем не противоречит и выводам экспертов: смерть наступила не позднее 24 часов. После получения Иваненко черепной травмы она могла прожить не более 15–20 минут…
«Что же он этим хочет сказать?» — силится понять Басманов. — Вот, оказывается, что! Убитая встречалась со своей подругой на Клочковской улице, по выводам суда, в 23 часа 30 минут… Ага, понятно! Это обстоятельство решительно опровергает выводы суда. Согласно им Дмитриевский и Романов догнали Иваненко в Криничном переулке, вновь попытались уговорить ее — прекратить преследования Дмитриевского: он же женится!.. Погоди, погоди! Они ее уговаривали, просили не сообщать письменно Дмитриевскому на работу — он ведь вот-вот должен был уехать в Ленинград! Всякая аморальность ему бы помешала. Они ее уговаривали… Сколько? Две минуты, пять, десять? Романов потом пошел домой. Остался один Дмитриевский. Он стал один ее уговаривать. Убитая встретилась с подругой в 23 часа 30 минут, ей около двадцати минут понадобилось на дорогу в этот Криничный переулок. Когда же они ее уговаривали, вначале вдвоем, а потом уговаривал Дмитриевский один? Но смерть наступила в 24 часа! — Гордий волнуется, как ребенок. Он хочет, чтобы его поняли. Однако и так понятно. Концы с концами не сходятся у суда.