Он отбежал на безопасное расстояние, пошел шагом, отдуваясь и прикладывая холодные ключи к зреющей опухоли под глазом. «Эх, Георгий, Георгий, — журил он самого себя, — и когда только ты научишься, возвращаясь из Перника, смотреть по сторонам. Это тебе еще один сюрприз от управления шахты…»
В дворике первой увидела Георгия младшая сестра Еленка. Угловатая, голенастая девочка-подросток на мгновение замерла, оставив лейку, из которой поливала цветы, и тотчас кинулась к брату. Подлетев к нему, она остановилась, вглядываясь в синяки на лице, и, вскинув руки, прижала ладони к своим щекам. Не дав вымолвить брату ни слова, она круто повернулась и стремительно бросилась в глубину дворика.
— Пришел, пришел… — кричала она. — Идите же!..
Люба торопливо подошла к мужу и тихо вскрикнула.
— Я так и знала! Они тебя караулят каждый раз, когда ты ездишь в Перник.
Она не могла заставить себя даже при своих, при матери и Еленке, обнять мужа, прижаться головой к неподатливому плечу. Никогда у нее это не получалось…
Георгий привлек ее, не обращая внимания на слабое сопротивление. К ним подбежала Еленка, остановилась неподалеку и, прижав к щекам худенькие руки, смотрела на брата и Любу.
— Их было трое, — сказал Георгий. — Но прежде чем убежать, я надавал им ключами от профсоюзных шкафов. — Он весело засмеялся.
Мать приблизилась к ним и слушала, стоя со сцепленными на животе руками и покачивая головой.
— Нас всю жизнь преследовали, — грустно сказала она. — Когда тебя, сын, еще не было на свете, на нас нападали турки; едва мы остались живы. Потом, в Радомире, нас преследовали голод и нищета, и мы должны были убежать сюда. Но и здесь, когда ты подрос, тебя стала преследовать полиция. Уж такая у нас судьба…
— Ничего не поделаешь, мама, так устроена жизнь, — сказал Георгий.
— За тобой гоняются, мой сын, потому что ты немирный, — сказала мать, поднимая к нему светившееся любовью, покрытое сеткой морщин лицо. — Я рада, что ты отделал их ключами. Бог на твоей стороне, потому что их было трое, а ты один. Но все-таки тебе надо быть осторожным. Тебе еще покойный отец говорил не ходить на собрания.
— А я ему ответил, что никуда не уйду… до утра. Ты помнишь? — Он, улыбаясь, смотрел на мать.
— Помню, Георгий, я все помню. Но теперь и я хочу сказать, потому что отец твой умер и никогда больше ничего не скажет. Я хочу сказать тебе: незачем ездить в Перник, оставь эти митинги. Довольно того, что убили на войне нашего Костадина. Хватит горя на мою голову!
— Не надо, мама, — сказал Георгий, наклоняясь к ней и гладя ее плечи. — Зачем ты все это мне говоришь?
— Это не я говорю, а мое материнское сердце, — произнесла она. — Я не могу тебя осуждать. Ты не похож на нас — многих из нашей семьи. Ты далеко ушел от нас всех, у тебя своя дорога. Я хочу только предостеречь тебя. Ты мой первенец… — В голосе ее послышались слезы, и она замолчала, опустив глаза и поникнув худыми плечами.
Еленка неожиданно резко повернулась и убежала к оставленной ею лейке. Она не любила, когда кто-нибудь плакал.
— Тебе тяжело, мама, я это понимаю, — негромко сказал Георгий — куда только девались его возбуждение и энергия. — Ни ты, ни я ни в чем не виноваты. Что сделаешь!..
Он ушел вместе с Любой в комнату. Минутная вспышка, овладевшая им, когда он рассказывал о схватке с хулиганами, погасла. Он молча скинул пиджак, также молча умылся и спустился в нижнюю комнату. Георгий сидел у столика, сгорбившись, молча ел, не поднимая глаз от тарелки.
Поздно вечером неожиданно пришла «синдикальный врач» — Елена.
— Меня позвала баба Параскева, — сказала она, — просила утром посмотреть Георгия. Я подумала: если пожилая женщина пошла в город, значит, мне надо поторопиться к больному.
Она осмотрела ушибы Георгия, сказала, что, слава богу, глаз не затронут, велела класть холодные примочки и выписала рецепт. Девушка говорила с Георгием решительно, и ему пришлось подчиниться.
— Елена, ты останешься ночевать, — сказал Георгий, — Люба тебя уложит.
Оказалось, что мать уже приготовила Елене постель и поставила для нее на столик кусок баницы — пирога с брынзой — и чашку кислого молока.
После ужина Люба и Елена вышли во дворик. Ночь была прохладной. Елена накинула на свои и Любины плечи пальтишко.