…Со двора до Георгия донесся спокойный голос матери. Начала того, о чем она сейчас заговорила, он не слышал, занятый своими мыслями. Напрягшись, он ловил ее слова.
— Молодым, — говорила мать, — кажется, что несчастья никогда не кончатся. Так происходит оттого, что у молодых меньше терпения.
Мать замолчала, наматывая на разбухший клубок нитки. Клубок все увеличивался и увеличивался, и за это время все прибавлялось и прибавлялось новых картин ушедшей жизни в воспоминаниях Георгия. Мать сунула клубок в складки платья на коленях и принялась отделять одну от другой спутавшиеся нитки, натянутые на руках Любы.
— Посмотри, — вновь заговорила мать, — как медленно мы с тобой работаем, а клубок у меня на коленях стал уже больше спелого яблока. Если бы мы потеряли терпение и стали торопиться, мы бы только еще больше запутали пряжу…
Мать проста и бесхитростна, и в этом ее сила. Смуглые суховатые пальцы ее проворно работали, и она спокойно говорила о том, откуда берется у людей способность сопротивляться горю и — работать, работать…
Вся шерсть была смотана в клубок. Мать поднялась.
— Я совсем заговорилась сегодня, — сказала она. — В доме еще столько дел. Кто же будет работать за меня!
— Спасибо тебе, мама Параскева, — сказала Люба, вскидывая на нее глаза.
— За что ты меня благодаришь? — пожимая худощавыми плечами, сказала мать. — Я позвала тебя помочь распутать пряжу. Это я должна сказать тебе спасибо.
…Георгий вылежал в постели два дня, но дольше оставаться в бездействии не мог. Наутро третьего дня он встал. Люба решила проводить его. Синяк и опухоль еще не прошли, но голова стала ясней. На узкой улочке Кирилла и Мефодия при входе во двор, залитый холодным солнцем, где стоял дом партийного клуба, они расстались; Люба направилась к работницам, у которых еще не успела побывать.
Едва он устроился за столом в комнатке канцелярии, Елена крикнула через двор из своего окна:
— Добрый день, Георгий! Я принесу чашечку…
Она пришла быстро. Осмотрела ушиб, сказала, что опасности нет, хотя лучше не слишком переутомлять себя.
— Где Люба? — спросила она.
— Ушла к работницам. — Георгий нахмурился. — Я знаю, что ты против, но что я могу сделать!
Елена молча опустила глаза. Георгий смотрел на нее, не притрагиваясь к кофе.
— Почему ты не пьешь? Кофе остынет, — суховато сказала Елена.
Он стал отхлебывать с ложечки густую ароматную жидкость.
— Может быть, принести еще чашечку? — монотонным, безразличным голосом спросила Елена.
Он внимательно взглянул на нее.
— Ты считаешь, что стало хуже? — спросил он.
— Я принесу тебе еще чашечку, — так же безразлично повторила она и поднялась.
Георгий резко встал и подошел к ней.
— Елена, — воскликнул он, — делай все, что считаешь нужным. Все! Слышишь?
— Я хочу показать ее более опытному врачу, — спокойно произнесла Елена, — скажи ей, что ты настаиваешь.
Елена ушла, не спросив, нужно ли еще кофе.
Вскоре пришел Мастер. Он остановился у порога, прижимая к груди портфель и сняв шляпу, — невысокий, в пенсне, с откинутыми назад волосами, с мирной бородкой клинышком… Молча посмотрел на Георгия. Невольным движением Георгий прикрыл свой синяк под глазом.
— Я уже слышал, — сказал Мастер. — Убери, — и он махнул шляпой, заставляя Георгия отнять пальцы от лица. — Был сейчас у тебя дома, баба Параскева сказала, что ты здесь. Не рано ли?
— В порядке. — Георгий усмехнулся. — Я живучий!
— Это банда «широких»! — воскликнул Мастер. — Предатели!
Он кинул на стол портфель, а вслед ему — шляпу. Затем подошел с подобревшими сразу глазами за стеклами пенсне, крепко, обеими руками сжал плечи поспешно вставшего Георгия. Что-то дрогнуло в глазах Мастера. На мгновение Георгию показалось, что он хочет по-отцовски обнять.
— Ну, ничего! — воскликнул Мастер, поборов минутную слабость. — Ничего! — Повторил он, сильнее сжимая плечи Георгия. — Русские говорят: за одного битого двух небитых дают.
Он отошел от Георгия, снял пенсне. Щурясь, стараясь скрыть волнение, стал протирать платком поблескивающие в руках стеклышки.
— В Перинке обнаружились разительные факты, — сказал Георгий, помогая ему своим деловым тоном успокоиться. — Шахта в ужасном состоянии, общежитие скорее похоже на тюрьму…