— Да, и в этом году лоза принесет виноград, — повторил Георгий.
Помолодевшими глазами мать посмотрела на виноградную лозу и обернулась к сыну.
— Когда-то давно, — заговорила она, с любовью глядя на него, — когда ты был маленький, я рассказывала тебе сказку о виноградной лозе…
— Помню, — Георгий обнял мать, и они присели на лавочку под тутовым деревом. — Царь приказал под страхом смерти уничтожить виноградные лозы во всем государстве, — начал он таким голосом, каким рассказывают сказки детям. — Царь собрался уничтожить пьянство, которое, как ему казалось, влечет безделье и бедность. Этот царь хотел добра своему государству, — Георгий, покачивая головой, усмехнулся, — но, несмотря на свой ум, он все-таки не понимал, откуда берется бедность. Одна женщина, у которой ничего не было, кроме лозы, не стала ее уничтожать. Ее сын… — Георгий помедлил и взглянул на мать, внимательно слушавшую его. — Ее сын, — продолжал Георгий, улыбаясь, — вырос сильным и смелым и однажды спас дочь царя от страшного дракона. Царь разыскал мать богатыря и спросил, чем она кормила и поила своего сына, почему он вырос таким сильным…
Мать, перебив Георгия, произнесла торжественно, словно отвечая сказочному царю:
— «Я сохранила свою виноградную лозу и поила сына соком ее ягод…» — И переменив интонацию: — Если бы я могла дать такую же силу и своим детям, как та женщина из сказки! — тихо добавила мать.
— Не надо, мама!.. — Георгий дотронулся до ее руки. — Скорбь не может продолжаться бесконечно, она не воскрешает мертвых и не делает сильными живых. Слезы только ослабляют нас.
— Я выплакала все слезы. У меня нет больше слез. Я думаю о другом. Пришла весна, и я знаю — Первого мая ты пойдешь на митинг. Прошу тебя, будь осторожен, полиция не любит ваш праздник, а теперь после революции в России будет особенно зверствовать.
Улыбка сбежала с лица Георгия, руки его безвольно лежали на коленях.
— Не знаю, что и ответить, — сказал он. — Разве ты хочешь, чтобы я оставил своих товарищей и бежал от полиции, если она кинется на рабочих?
— Нет, — напрягая голос, хрипло сказала мать, — нельзя, чтобы твои враги и твои товарищи считали тебя слабым. Мужчины нашей семьи всегда несли тяжкую ношу, но никто из них еще не оказывался трусом. Мы, женщины, всегда уважали их за это.
— Спасибо, мама!
— Я говорю тебе то, что должна сказать. Но ты все-таки будь осторожен, сынок… — Мать на секунду приникла к его груди. Оторвавшись от сына, она торопливо пошла в глубину дворика и снова взялась за свой веник.
Весь день она работала неторопливо и как будто спокойно. Только к вечеру села на скамейку под тутовым деревом, положила в подол свои натруженные, оплетенные синими жилками руки, склонив голову набок, устремив в пространство невидящий взгляд. Никто ее не беспокоил, пусть отдыхает мать. Долгие месяцы после известия о смерти Николы топила она в неустанных хлопотах свое горе. Может быть, полегчало, успокоилось у нее на душе…
Первого мая, когда Георгий и Люба ушли на митинг, мать спустилась к себе и достала из сундука широкую шерстяную юбку и темную кофту. Она надела свой скромный наряд, накинула на плечи такой же темный платок и вышла со двора. Никого не было дома в этот час. Ей пришлось запереть калитку и положить ключ на условленное место за отстающую доску над дверью. Все это она проделала спокойно и неторопливо, словно собиралась на базар за продуктами. Но в руках она не держала кошелки, и потому ей было немного не по себе. Она переборола неловкость и зашагала по улице, придерживая рукой платок на груди. Нежная, отблескивающая листва на деревьях еще не успела покрыться пылью, и воздух был свеж и чист. Солнце тяжело упиралось в ее плечи. Она старалась скрыться от его лучей в тени домов и деревьев.
У Ловова моста через горную речушку, заключенную в каменные стены, мать остановилась, прежде чем свернуть на широкую улицу Марии-Луизы, и с усмешкой поглядела на блестящую морду бронзового льва. Их было четыре — по два на каждом берегу речушки. Мост вел из богатых, украшенных витринами магазинов кварталов города к вокзалу и рабочим окраинам. Словно стражи богатства стояли эти львы. Усмехаясь, мать пересекла шумную улицу, направляясь к улочке, на которой был партийный дом.