Люба провела своими тонкими пальцами по горячей, волосатой руке Георгия.
— Не надо казнить себя, — сказала она. — Что бы ни случилось, надо жить дальше. Надо искать истину, Георгий.
— Да, работать! — Георгий встал и прошелся по кабинету спокойным шагом размышляющего человека. — Нужна встреча с Коларовым, — решительно сказал он, — надо в подробностях выяснить его точку зрения, все взвесить. Надо ехать в Варну, Люба.
— Надо, Георгий!
Через день Георгий и Люба были уже в Варне. Коларова держали под стражей в казармах местного гарнизона. Офицер запаса — коммунист устроил Георгию свидание с арестованным «братом». Все обошлось благополучно. После встречи с Коларовым Георгий успокоился.
— Надо исправлять ошибку, — сказал он Любе. — И как можно скорее, цанковцы рады, что мы не оказываем им сопротивления. Мы не можем ждать, когда и до нас доберутся.
Люба почувствовала облегчение, гнетущее чувство оставляло ее. Она знала, что теперь опять начнутся обыски, полицейские преследования, может быть, уличные бои. Но по крайней мере не будет страшного, выматывающего душу ожидания удара в спину. Теперь они поняли неизбежность борьбы и обрели ясность цели, и это несло успокоение.
На обратном пути в Софию Георгия и Любу арестовали, но после протестов партии через два дня освободили. Удалось вырваться из заточения и Коларову. В результате ожесточенных дискуссий на подпольных заседаниях ЦК решено было начать восстание в конце сентября. Пророчество Коларова о том, что и компартию собираются разгромить, сбывалось: разведка партии донесла, что правительство готовит в начале сентября массовые аресты коммунистов и разгром партийных учреждений.
И вот… Ночью Георгия и Любу разбудил требовательный стук в ворота. Они быстро оделись. Люба вышла в другую комнату и вернулась с револьвером.
— Они не войдут, — решительно сказала Люба. — Если пришел мой час, пусть будет так. Готовься уходить, Георгий, через соседние дворы, через забор. Виноградные листья скроют тебя… Им не удастся повторить то, что они сделали со Стамболийским.
В голосе ее слышалась властность.
— Моя смелая, Люба!.. — промолвил он.
В ворота снова забарабанили кулаками и каблуками сапог. Люба вышла в кабинет и крикнула через форточку:
— Кто там?
Снаружи послышался грубоватый голос:
— Власти. Откройте!
— Приходите утром, — крикнула Люба. Голос ее звенел от напряжения. — Закон не позволяет тревожить людей среди ночи. Я не разрешу войти в мой дом.
Ворота заколебались от града ударов.
— Вы хотите, чтобы я стреляла? — крикнула Люба.
В голосе ее прозвучала такая решимость, что за воротами стало тихо. Люба стояла молча, сжимая револьвер. Георгий почему-то на цыпочках подошел к ней и безмолвно обнял ее. Они вместе отошли от окна. Темная улица настороженно молчала.
Они уже не спали остаток ночи. Едва рассвело, Георгий скрылся.
По решению партии члены ЦК перешли на нелегальное положение. Георгий больше не ночевал дома.
VII
Двенадцатого сентября, за десять дней до установленного срока восстания, по всей стране начались массовые аресты коммунистов. Полиция захватила Народный дом у Ловова моста, крупнейшую в стране потребительскую кооперацию «Освобождение», типографию и все районные клубы партии. Голову Димитрова оценили в сто тысяч левов — об этом однажды утром появилось объявление в газетах.
Во дворик на Ополченской пришла Елена. Она ласково поздоровалась с матерью и, присев около нее под лозой, осведомилась как здоровье.
— Спасибо, чувствую себя хорошо, — сказала мать, зоркими старческими глазами вглядываясь в загорелое, похудевшее лицо девушки. — Вижу, ты пришла с делом. Не теряй со мной время, Люба у себя, иди наверх!