Скорбь по брату не ослепила и не ослабила Георгия. Он просидел ночь, составляя декларацию ЦК, обращенную к болгарскому народу, ко всему миру. В ней было заявлено, что партия не имеет отношения к взрыву собора. Террористические акты несовместимы с программой коммунистов, с марксизмом. Это акты отчаяния, вызванного жестокостями фашизма.
Но ничто уже не могло оградить партию от потока лжи, клеветы и кровавой расправы. В первую же ночь после взрыва, с 16 на 17 апреля, начались массовые аресты и убийства.
Летом стало известно, что несколько десятков узников в Болгарии бежали из темницы на острове Святой Анастасии и перешли болгаро-турецкую границу. Димитров и Коларов обратились к Советскому правительству с просьбой предоставить им политическое убежище. В августе на пароходе «Ильич» беглецы прибыли в Одессу. Организатор побега, высокий, лобастый, с четко вырубленными чертами лица Теохар Димитров Бакырджиев передал Георгию завещание погибшего в застенках старого коммуниста Герасима Михайлова, которого Георгий давно знал и глубоко уважал.
Герасим Михайлов, невысокий, крепкий, молчаливый человек, в девятнадцатом году охранял Георгия в его поездке в Деде-Агач, а в Бургасе руководил военной организацией партии. После взрыва Софийского собора его, как и многих других, арестовали. Несмотря на пытки, он никого не выдал. Первого мая в четыре часа дня, когда портовые рабочие возвращались с работы и проходили мимо тюрьмы, Герасим выбросился из окна четвертого этажа и разбился насмерть. Накануне он сказал товарищам по заключению: «Кто останется в живых, пусть передаст партии мое завещание. Хочу, чтобы дети мои жили и учились в Советском Союзе». Он всегда был немногословен и ничего больше не прибавил, да и эти-то несколько слов перед смертью сказал негромким, хотя и твердым голосом.
Тайными путями, созданными великим — братством нашего времени, через границы нескольких государств, шла просьба Заграничного бюро ЦК нелегально вывезти из фашистской Болгарии семью погибшего коммуниста.
…Зимним вечером в самом конце 1925 года Георгий и Люба принимали у себя в «Люксе» сына Герасима. Семнадцатилетний статный тихий юноша Михаил Герасимов, студент рабфака Московского высшего технического училища имени Баумана, рассказывал о том, как он хоронил отца… Пряча боль в глазах, Георгий слушал рассказ Михаила. На похороны собралось много народу, появились даже матросы с военного корабля. Полицейские отряды оцепили колонну провожавших гроб и так довели ее до кладбища…
Вернувшись из Болгарии, в 1966 году в Москве я случайно встретился с болгарским профессором, работником Совета Экономической Взаимопомощи Михаилом Михайловичем Герасимовым. Оказалось, что передо мной сын Герасима Михайлова — тот, что был юношей в гостях у Георгия Димитрова и Любы в 1925 году.
Вот как сложилась его судьба.
Он окончил рабфак, затем Горный институт, защитил диссертацию, получил ученое звание профессора. Перед войной по решению Болгарской коммунистической партии вместе с семьей переехал в Болгарию. Во время войны участвовал в движении Сопротивления, а после освобождения родины советскими войсками вновь встретился с Димитровым. В составе болгарской делегации как советник Димитрова ездил в Чехословакию и участвовал в подготовке договора о дружбе и взаимопомощи обеих стран. Он-то и рассказал мне о побеге заключенных с острова Святой Анастасии, о стойкости и трагической смерти своего отца…
Когда наступило время уходить юному гостю и он стал надевать легкое потрепанное пальтишко, Георгий, подчиняясь безотчетному чувству, снял с вешалки свою шубу и протянул юноше.
— Возьми, — сказал Георгий, — хочешь носи, хочешь продай и купи себе шубу по росту. Твое пальтишко совсем не по московским морозам.
В тот момент Георгий вспомнил добрый взгляд и негромкий голос погибшего младшего брата, каким он его помнил.
Да… Много тяжелого выпало Георгию за годы эмиграции.
В январе следующего, 1926 года Георгий вошел в состав временного Центрального Комитета Болгарской коммунистической партии, образованного в Вене, а 8 декабря 1927 года на партийной конференции в Берлине ему пришлось вместе с Коларовым отстаивать большевистскую линию партии против политических карьеристов справа и слева, решительно разоблачать левосектантское течение в руководстве партии, громить троцкизм, возникший на болгарской почве.
Борьба Георгия за чистоту рядов Болгарской коммунистической партии была тем успешнее, что он связывал ее со всей международной политической деятельностью и потому мог отчетливо видеть общую перспективу.