XII
Появление в комнате Вильгельмины Мануильского и Георгия произвело свое действие: наступила полнейшая тишина. Мануильский отвесил общий поклон (то же сделал и Георгий за его спиной) и совершенно естественно, не желая замечать настороженной тишины, попросил:
— Мишка, пожалуйста, переводите! — Он повернулся ко всем и продолжал: — Когда Торез был у меня, он сказал мне так…
С разных концов комнаты раздались возгласы на ломаном русском языке:
— Не надо переводить, все ясно…
Мануильский повторил:
— Он сказал…
И вдруг произошло волшебство: каким-то неуловимым движением тела, мимикой лица и голосом Мануильский перевоплотился в Тореза. Он прошелся по комнате, сказал несколько слов так, как говорил Морис Торез, и дружный хохот потряс стены комнаты…
Товарищи, хорошо знавшие Мануильского, рассказывали мне, что у него было незаурядное актерское дарование, он умел точно воспроизводить манеру разных людей разговаривать, свойственные им жесты. Известно, что он помог актеру Щукину создать правдивый образ Владимира Ильича в кинофильме «Ленин в Октябре». Много часов провел Щукин с Мануильским, стремясь уловить, как Ленин ходил, брал книгу из шкафа, садился за письменный стол, читал…
Весь вечер Георгий просидел в углу, зажатый со всех сторон молодыми людьми. От него трудно было добиться слова, но когда хором запели немецкую рабочую песню, потом итальянскую, он пел вместе со всеми, и глаза его молодо и растроганно светились, и голос окреп.
— Вы хорошо поете, — похвалила Вильгельмина, наклоняясь к нему. — Вот не ожидала…
Мишка доверчиво смотрела на него, и Георгию показалось, что она хочет подбодрить, помочь ему избавиться от скованности и угрюмости. Девушка не знала ни о Любе, ни о предстоящем отъезде Георгия в Германию,
— Когда-то я любил петь, — Георгий усмехнулся. — И даже танцевать хоро.
Девушка удивленно подняла брови.
— Это болгарский танец, — пояснил Георгий, — мужчины и женщины становятся в круг и танцуют, положив руки друг другу на плечи, пока хватит сил.
— Давайте станцуем хоро! — воскликнула Мишка, смотря на Георгия доверчиво и лукаво.
— Нет, — сказал он решительно, — я уже давно разучился танцевать.
— Ой, какой вы мрачный! — шутливо воскликнула девушка, передернув плечиками.
— Через несколько лет мне пятьдесят, — сказал Георгий, — в два раза больше, чем вам и вашим друзьям.
Лицо его стало замкнутым, он опустил глаза.
— Мы будем танцевать, — воскликнула озорная Мишка, стремительно вскакивая с места. — Все будем танцевать! Слышите, все! Алле геноссен! Ту ле монд! — повторила она свой возглас по-немецки и французски. — Все товарищи! Все люди!
И «все люди» пустились в пляс. Один только Георгий остался на своем месте в углу комнаты.
Поздно вечером Мануильский провожал Димитрова по затихшим, темным улицам Москвы. Они разговаривали о предстоящей поездке в Германию.
Мануильский оставил обычный для него насмешливый тон, говорил мягко и спокойно:
— Георгий Михайлович, так нельзя, твоя сдержанность и суровость за границей могут только помешать и тебе самому и всем нам.
— Если будет надо, я стану галантным кавалером и даже шутником, — пробурчал Георгий. — Я привык к конспирации.
— Да не о том же речь, — продолжал Мануильский. — Тебе надо внутренне успокоиться и вновь обрести радость жизни. Ты понимаешь?
— Я не могу просто так приказать своей душе, — признался Георгий.
Мануильский вздохнул, покачал головой.
— Прежде я знал тебя, Георгий Михайлович, совсем другим. А сегодня… — Мануильский помедлил, — сегодня я побоялся сказать тебе шутку за столом. Понимаю, ты многое пережил и передумал, вынес то, что не каждый вынесет. Ну, а дальше, дальшe-то что? — воскликнул он. — Жизнь-то идет!..
Мануильский посмотрел на спутника просветленным, по-мальчишески наивным взглядом. Георгий молчал. Его усталое лицо с припухлостями под глазами, тронутое бликами призрачного света ночного города, исказилось болью.
— Я до сих пор не могу забыть… Никак не могу простить себе ошибки, которую совершил вместе с Цека девятого июня… Куда от этого денешься? — Георгий резко повернулся к спутнику и быстро, с хрипотцой заговорил: — Не могу простить себе понесенных нами жертв, не могу простить того, что с Любой… Ведь одно связано с другим, и ее болезнь… Были бы мы тогда настоящими большевиками, не случилось бы того, что случилось…