Ему вдруг очень захотелось побыть рядом с Басмановым. Он давно был одинок. Никто ему давно не говорил добрых слов. Да и не случайно позвонил он к Басманову. Надо посоветоваться по поводу подделки действительного прохождения по инстанциям жалобы Дмитриевского. Да кое-что еще было.
Стареет и Федор Басманов. Стареет генерал. Что же, не такая легкая теперь генеральская жизнь. На работе - день и ночь. Другая теперь милиция, другая прокуратура. Обнаглел вор, убийца. Законы для него и раньше были не писаны, - теперь-то такое пошло!
Но, видимо, Наталия позвонила мужу на службу, и когда Гордий нажал на звонок, думая, что теперь выйдет к нему Наталия, а Басманов придет потом под вечер, вышел-то Басманов.
Шумно завел гостя в дом, шумно усаживал. Потом достал откуда-то коньячка, закусочки. Басманов уж давно понял, что друг его приехал не праздно - с каким-то делом. И когда Гордий сказал: "Ты выслушай меня, Федор, и не перебивай", улыбнулся.
- По Дмитриевскому опять, что ли?
- Ну спасибо, что помнишь. Другие-то и тех троих, которых к расстрелу приговаривали, и его давно позабыли.
- Ладно, не обижайся. Звонили же из Москвы. Что ты там, по его делу.
- Ладно, ладно! - обидчив был Иван Семенович. - Ладно... Я, конечно, ездил и папки все выворачивал наружу. Ведь много тогда документов пропало. И все на пользу следователю. И не на пользу мне, Федор.
Так вот... Суд, на взгляд Гордия, обошел в приговоре и время убийства. А между тем, совпадающими показаниями свидетелей, проживающих в районе, где был обнаружен труп, - они слышали крик убитой, это время установлено с достаточной точностью. Свидетель, некто Москалец, например, услышал крик во время трансляции по радио спортивных новостей. Он утверждает, что это было около 23 часов 35 минут. - Гордий жует жвачку, голос его бесстрастный, но уже вроде не рад, что рассказывает, - понял: ну к чему это товарищу генералу, обремененному не такими пустячными неточностями? У него - миллионы спасенных государственных средств, изощренность невидимых преступлений, до которых докопаешься лишь с самым мощным микроскопом. - Так вот, - скучно теперь поясняет, - время трансляции спортивных известий установлено справкой Радиокомитета. Оно совпадает... Это время впрочем не противоречит и выводам экспертов: смерть наступила не позднее 24 часов. После получения Иваненко черепной травмы она могла прожить не более 15-20 минут...
"Что же он этим хочет сказать?" - силится понять Басманов. - Вот, оказывается, что! Убитая встречалась со своей подругой на Клочковской улице, по выводам суда, в 23 часа 30 минут... Ага, понятно! Это обстоятельство решительно опровергает выводы суда. Согласно им Дмитриевский и Романов догнали Иваненко в Криничном переулке, вновь попытались уговорить ее - прекратить преследования Дмитриевского: он же женится!.. Погоди, погоди! Они ее уговаривали, просили не сообщать письменно Дмитриевскому на работу - он ведь вот-вот должен был уехать в Ленинград! Всякая аморальность ему бы помешала. Они ее уговаривали... Сколько? Две минуты, пять, десять? Романов потом пошел домой. Остался один Дмитриевский. Он стал один ее уговаривать. Убитая встретилась с подругой в 23 часа 30 минут, ей около двадцати минут понадобилось на дорогу в этот Криничный переулок. Когда же они ее уговаривали, вначале вдвоем, а потом уговаривал Дмитриевский один? Но смерть наступила в 24 часа! - Гордий волнуется, как ребенок. Он хочет, чтобы его поняли. Однако и так понятно. Концы с концами не сходятся у суда.
Гордий неожиданно умолкает. Он вдруг чувствует, что его плохо слушают. Он издерган, все ему кажется не так. И он зловеще произносит:
- Зря я к тебе приехал, Федор. Прости.
- Ты что?! - не в шутку обиделся Басманов. - Как раз я очень внимательно вдумываюсь в то, что ты говоришь.
- Вдумываешься! Не лги мне. - Гордий ощетинился, лицо его исказилось. - Ты думаешь про другое. Мол, удивил Иван! Ты думаешь о последнем разоблачении жуликов, которым покровительствовал... Жутко даже сказать, кто им покровительствовал!
- Об этом я еще надумаюсь.
- А о Дмитриевском, как только расстанемся, сразу и забудешь. Ведь так?
- Не знаю.
- А знаешь, как невиновному думать, скажем, о расстреле?
- Не городи чуши.
- Над Дмитриевским висел расстрел.
- Я дело не изучал его.
- Конечно, что там для миллионов какой-то Дмитриевский! Тьфу - и растоптали.
- Ты стал невыносимо злым.
- А ты читал дела Захвата, Улесского и третьего, не помню! Как же его фамилия? Не помню! Убей! Видишь, память какая дырявая стала! Убей, не помню... Так парней приговорили: к стенке! А они были не виноваты. Они же шли по делу убийства Иваненко. Ты стоял у стенки ни за что?
- Ты всегда берешь крайности.
- А я тебе говорю: не стоял! А они уже стояли! И Дмитриевский это знал. Он знал, что они стояли. Они стояли тогда, точнее после того, как не признали убийства. Им доказали. Доказали в кавычках....
- Прости, Семенович! Я действительно был не причастен к тому делу, не изучал его.
- Я тебе, как человеку, гражданину, говорю: выводы суда по этому вопросу находятся в прямом противоречии... Прости за бюрократический язык! В противоречии с фактическими обстоятельствами, установленными во время судебного разбирательства.
- Ты же был в Москве, милый мой! Неужели там это не доказал?
- Москва... Федор! Не глупи! Не та ныне Москва. Совсем не та.
- Но люди те.
- Ошибаешься. И люди не те. Все теперь по-другому. Раньше нас ругали, кто-то нами руководил... А теперь никто никем не руководит. И никто ни за что не отвечает. Я стучался в Москве в такие двери... И не снилось мне!