- Вышло, что ты, мент, ушлый больно. Припер! А куда денешься! А с этой Светкой хоть сколько припирай - нет, не я! Не знаю!
- Тогда зачем позвали? - спросил спокойно Мирзоян.
Павлюк опять съежился, глаза его снова забегали.
- Почему я один? Почему? Вы других потрясите! - сказал, наконец.
- Кого, например?
- А, например, Гузия, дружочка моего бывшего. - Он осклабился, большие его зубы обнажились. - Скажу вам одно... И это таить не буду... Как-то мы вечерком, после всякого такого, разного и прочего, то есть времяпровождения, зашли в кафе. Там пиво, водочка... Гузий, оглядываясь, залыбился. Улыбка, конечно, не для кино, этакая такая... Я, говорит, тоже не хуже тебя! Деваха была - о'кей! Совсем... чистая. В баньке попарилась... И так далее. Я, говорит, за ней охотился похлеще, чем ты за иными... Вот так...
Все это Басманов вспомнил. Дело Павлюка он глядел недавно, тщательно. Как же это? Банька, банька... Иваненко-то шла из бани!..
- Ты сам догадался насчет Павлюка и Гузия? Или в Москве кто подсказал?
- А разве это имеет значение? Видишь, как ты рассуждаешь! У тебя нет и не может быть проколов! Результат. Тоже результат!
Басманов болезненно сморщился:
- На Гузия у тебя надежды невелики. Нет его. Сволочь, покончил с собой. В камере. Не уберегли.
- Выговором отделался?
- Выговорякой. Строгим.
Удар был чувствительным. Он хотел потребовать нового допроса Гузия. Он знал, что Басманов, который наблюдал за делом Павлюка и Гузия, не так просто и отдаст его в руки нового правосудия. Чем же думали раньше? Если Павлюк точно сказал, что Гузий когда-то убил молодую женщину, шедшую из бани, изнасиловав ее перед этим, то почему же не было доведено это хотя бы до Гордия? Один город. Один суд. Дмитриевского приговаривают тоже вначале к расстрелу. Потом ему расстрел заменяют одиннадцатью годами... А Павлюк рассказывает, что Гузий изнасиловал и убил еще одну девушку!
Он нащупал машинально в боковом кармане блокнот, нашел номер телефона Мирзояна. Долго гудок вызывал его. Но - молчание.
"А этот лопух сидит и терпит", - проскрипел Гордий зубами, повесив трубку.
Усталость брала свое. "Надо поесть", - подумал он, вспомнил, однако, что ел у Басмановых. Но обиженно насупился: лучше бы я не ел у тебя! В какой-то степени он винил во всем теперь и Басманова. Что так получилось с Дмитриевским.
Расположился в столовой. За столиком, где сидел мужчина лет сорока. Он взглянул на него. Мимоходом этак. Но мужик сказал:
- Давай помоги... - кивнул на бутылку. - И приглядись!
- Волков?!
- Именно! Я самый и есть... Может, по этому случаю, а?
- Не надо, Волков. Неужели и так плохо? Свидились, видишь, на свободе.
- Да мне-то неплохо! Ты ведь меня тогда спас. Только ты и верил, что я не такой и сволочной.
- Вы тогда все брали на себя.
- Ты и догадался! Остальные... Им что? Главное - признается. И все такое прочее. Чего еще, мол? Лишнее все! Заседать, голосовать! А ты... Ты самый для меня дорогой человек был и есть. Я тебе ни рубля не дал...
Гордий сморщился:
- Ну зачем? Неужели вы думаете, что от этого... многое зависит?
- Именно от этого! Не будь ты наивняком!
- Но вы же для меня... Ну были тогда человеком! Ведь защита...
- Это, может, один раз и было. Везде же по-другому. Везде - взятки!
- Неверно! - воскликнул Гордий. - Неверно! Я знаю сотни моих товарищей... Только - истина! Поверьте, большинство честные.
- Святые вы тогда. И это так, отец! Но что это для нас главное можешь не сомневаться. Я по тебе потом и жизнь примерял. Я всем - а прежде себе! - говорил: врете, самое главное правда! Таков он, человек наш. Он терпит, мучит себя, а правда для него - все. Я там таких знатоков видел, тоже есть чистые. Они мне то же самое. И хорошо, что я тебя опять встретил. Ты еще работаешь?
- Да. Потихоньку.
- И работай. Не уступай! Я что хочу сказать... Про этих, иных молодых! Их жареный петух в одно место не клевал. Все далось легко. Не знают, как плохо устроен человек в своем нутре. Им кажется, что только скажи и все должно быть по ихнему. Э-э, не так это! Сложно! Порой-то вообще - непонятно. Я вот теперь слесарь. Скажу, высокого разряда. А рядом со мной живет гражданин, в утильсырье копается. Иногда на рыбалку берет меня. Я ем там колбаску за двадцать копеек, а он - за девяносто, а то и рубль. Хата у него - дворец. А моя половина - маляр высокого разряда, себе - некогда, а ему - художественно... По правде это? В последний раз говорит мне этот хмырь: "Давай ко мне!" Сколько, говорю, дашь? Ну поначалу, отвечает, - пару червонцев в день.
- Я всю жизнь больше двухсот не имел. И - жил.
- А моя сеструха бы не согласна была. Она, сеструха, говорит: "Дурак!" То есть, она хочет этим сказать, что все мы жили и живем - не так!.. Не знаю, сеструха - одна, жинка - другая. Живут с моей жинкой - как кошка с собакой... А я - боюсь! Боюсь... Новой этой жизни - боюсь... Я боюсь не рэкитиров там разных. Я боюсь, что сперва дадут, а потом за всякую ерунду сажать станут. Я видел таких там тоже... С мозгой человек, шурупит - не так шагнул и они его - трах по кумполу! И - садят, садят! Не высовывайся! Еще не ясно - кто из них кого... Думаю, чтобы засветились миллионы... Для этого все у нас и открывают. Но у нас нельзя жить так, как там, в Америке или у немцев. У нас народ хороший, а эти все... ну ворюги, хапуги... Они - жестокие! Они - смерть на смерть!
Гордий только теперь заметил, что Волков на хорошем подпитьи.
- Не веришь? Я что там увидел... Я сказал этому, из утильсырья... Слушай, сказал, ты бы там "шестерочкой" бегал... Ты толстенький! Лапу бы лизал - как попу лижут!.. Да там... там, отец, - разнузданность... Старик один сидел, за убийство жены... Он верующий... Он сказал, что это и есть ад... Да как же с такими, ежели они придут... а они придут, ибо у них гроши... Как же с такими мы жить будем? Вы-то... Ну эти подонки, которые кровь пили из народа... Эти полиглоты... Они хоть играли в честных, хотя дерьмом вонючим были... А эти!..
Волков упал головой на стол и заскрипел зубами.
- Эти, отец, перегрызут нам глотки... Всем! И полиглотам, и малярам, и слесарям... Себя мне не жалко! Мне мою половину жалко... Она вторая была после тебя, которая поверила... Певунья, таких поискать! Заставят, ежели попадется... Нет, нет! Нет!.. Что вы наделали! Что вы наделали!..