Чтобы добраться до площади Бельфортского льва, у них ушло свыше часа. Витрины кафе и магазинов были ярко освещены, словно стояла полночь, поскольку этот январский вторник ничем не выделялся среди вторников всех бывших прежде парижских январей, по своему обыкновению сумрачных и грязных и сопровождавшихся нескончаемым дождем, никогда не успевавшим обратиться в снег. Зато проспект Данфер-Рошро оказался несколько свободнее; когда они миновали ряд кварталов, Нэна Даконте попросила своего мужа повернуть направо, и вскоре автомобиль остановился подле зловещей внушительных размеров больницы, как раз у входа в отделение скорой помощи.
Нэна была уже не в состоянии выбраться из машины без посторонней помощи, но сохраняла спокойствие и присущую ей ясность ума. Ожидая прихода дежурного врача лежа на каталке, Нэна отвечала медсестре на полагающиеся вопросы относительно ее жизни и перенесенных заболеваний. Билли Санчес поднес ей сумочку и не отпускал ее левой руки, на которой теперь было надето обручальное колечко; рука была холодна и еле двигалась, а губы стали совсем бескровными. Билли стоял рядом с нею и держал ее за руку, покуда наконец не появился дежурный врач, стремительно осмотревший уколотый безымянный палец. Врач был отменно молод, выбрит наголо, и у его кожи был оттенок старой меди. На Нэну Даконте он не произвел должного впечатления и она улыбнулась мужу слабой, мертвенно-бледной улыбкой.
— Не бойся, — произнесла она, демонстрируя несгибаемое чувство юмора — Со мной не может произойти ничего страшного, за исключением того, что этот людоед оттяпает мне руку и проглотит ее.
Врач закончил с осмотром и несказанно изумил их безукоризненной испанской речью, правда, с явно уловимым азиатским акцентом.
— Ну уж нет, ребята, — заметил он.-Людоед, про которого вы говорите, предпочтет лучше умереть от голода, нежели оттяпает столь дивную рученьку.
Они оба смутились, но врач сделал успокаивающий жест. Потом он распорядился, чтобы каталку увезли. Билли Санчес намеревался пристроиться рядышком, держа супругу за руку, однако врач остановил его.
— Вам туда нельзя, — сказал он — Ей необходимо пройти интенсивную терапию.
Нэна Даконте в последний раз улыбнулась своему мужу и махала ему рукой, покуда каталка не исчезла в глубине коридора. Врач замешкался, изучая то, что медсестра записала в таблице со слов Нэны. Билли Санчес обратился к нему:
— Доктор, — произнес он — Она беременна.
— Какой же у нее срок?
— Два месяца.
Билли Санчес был разочарован, что доктор воспринял данную информацию без особого удивления, скупо поблагодарив его:
— Похвально, что вы упомянули об этом.
С этими словами доктор устремился вслед за каталкой, покинув Билли Санчеса посреди сумрачного холла, где от пота больных было просто не продохнуть.
Он продолжительное время стоял, пребывая в полной растерянности и взирая на пустой коридор, по которому увезли Нэну Даконте. Потом он присел на деревянную скамью, где уже сидели прочие ожидающие. Нельзя сказать, как долго он там просидел, но когда покидал больницу, опять наступил вечер, по-прежнему моросил дождь, и Билли оставалось пойти куда глаза глядят, потому что жизнь легла на его плечи тягостным бременем.
Много лет спустя, разбирая больничные записи, я сумел установить, что Нэна Даконте поступила в клинику 7 января, во вторник, в 9 часов 30 минут. Билли провел ту первую ночь в своем автомобиле, стоявшем напротив входа в отделение скорой помощи. Рано утром он съел шесть вареных яиц и выпил две чашки кофе с молоком: он ничего не ел от самого Мадрида. После этого он возвратился в приемный покой, чтобы увидеть Нэну Даконте, но его направили к главному входу. Там Билли кое-как удалось отыскать какого-то служащего-астурийца, помогшего ему объясниться с больничным швейцаром, который подтвердил, что Нэна Даконте в самом деле значится в списках больных, однако посещения дозволяются лишь по вторникам, с девяти до четырех. Таким образом, оставалось ждать целых шесть дней. Билли Санчес попро