Князь присматривал за боем издалека. В него тоже метили, но лишь две стрелы на излете пробили кожаный доспех, клюнув в грудь против сердца. Он не заметил.
— Рубите колья. Эй, кто с секирами? Сьельв! Людей к стене!
Послушные слову Рюрика могучие варяги принялись за бревна, кто справа, а кто слева. Ярость воинов была столь велика, что частокол обещал стать щербатым в скором времени.
За спиной князя уже перестраивали свои отряды Сивар и Трувар. Завидев головы племянников, они сами ринулись вперед, увлекая воинов.
Но даже когда Сивар вскрикнул, схватился за грудь и рухнул с коня, даже тогда Рюрик не шелохнулся.
Трувар поворотился:
— Знахаря, быстро!
Дружинники оттащили тело брата в сторону, стянули шлем, усадили так, чтобы смог видеть ход битвы. Сивар взялся за стрелу, но ему придержали ладонь, чтобы не навредил.
Олег вперил невидящий взгляд в небо, побледнел, чёрные круги под глазами заметны даже с десятка шагов. Изредка шурин князя передергивал плечами, что-то шептал. В руках у северянина большой лук, все знали: стрелы Одд носит постоянно при себе, они длиннее обычных, он сам изготовлял их с большим искусством.
При нём же неотлучно был и младший брат — Гудмунд. Этот с тяжёлым топором и мурманским щитом хладнокровно разглядывал врагов. Северяне стояли поодаль, ожидая знака предводителя. Но Олег не спешил…
— Следите во все глаза, как Сьельв прорубит бреши — заходим разом, никого не выпускать! — обернулся он к мурманам. — Этих оставим князю.
В возникшем проеме ворот застыли, оскалившись клинками, воины словенской знати. Лица перекошены злобой, больше напоминают звериные морды. Мечи до сих пор хранят следы крови — не успели вытереть или не пытались?
— Без пощады!
Рюрик говорил тихо, но отчетливо, и эти слова услышали все.
— Без пощады! — воскликнул Трувар.
Спешенная варяжская дружина двинулась непробиваемой стеной, мятежники попятились.
— Вали ублюдков! — крикнул Вадим.
Его соратники с новой силой бросились вперед, выдавливая из проема иноземцев.
— За Рюрика! — заорал Трувар, вскидывая сверкающий меч, и с места пустил коня вскачь.
Добря не поверил глазам, когда княжий брат перемахнул через толпу в воротах и ворвался на двор. Следом к воротам ринулась верная ему дружина и воины Сивара, рассекая словенских. Пешие дружинники Рюрика успели посторониться, а мятежников большей частью раскидали и затоптали. В проломанный тут и там частокол устремились мурманы Олега.
Меч в руках Трувара смертоносно блистал, горячая руда волнами скатывалась по клинку. Рубил всех, кто смел приблизиться. Близ рубились и его варяги, их остервенелые крики спугнули воронье, заставили попятиться мужиков.
Одд-Олег настигал стрелами всех, кто бежал с княжьего двора, ни одна не знала промаха. На указательном пальце княжьего шурина поблескивал золотой перстень. Мурманы секли раненых и замешкавшихся.
В разгар сражения из крепости высыпали те, кто успел скрыться после подлого нападения Вадима. Потрепанные, израненные, в окровавленных платьях — большинство шатается… Но едва приблизились к месту схватки, выпрямились, на лицах появилась такая злость, завидев которую враг умирает на месте. Эти, ведомые юным Полатом, набросились на мятежников со спины, со стороны Волхова, с особой яростью, принялись рвать и колоть, заливая кровью не только землю, но и небо. Бес и его подручные едва сдерживали озверелый натиск недавней жертвы.
Вадим, казалось, парил над схваткой, рубил сплеча, хохотал победно.
— Меня ни один клинок не возьмет! — ликующе орал Вадим. — Слышишь, Рюрик?
Его голос гремел, разносился по округе, подхваченный ветром, а Рюрик молча взирал со стороны. Лицо князя посерело, глаза медленно наливались кровью. Зубы сжаты, да так, что вот-вот покрошатся.
Добря больше не мог смотреть на побоище. Он лег на землю, спиной уперся в мягкое брюхо мертвого толстяка, подтянул колени к подбородку и закрыл глаза. Звуки сражения не исчезли, да и образы беспрерывно мелькали в голове — море крови, лезвия, сшибающие головы, рассеченные тела, перебитые кости, что торчат из алого, ещё теплого мяса. Желчь, которая течет из вспоротого живота знакомого булочника, отрубленные пальцы оружейного подмастерья, утыканный стрелами Хомич, добряк из Славны.
И только небо над головой темно-серое, спокойное, величественное. В этом небе носятся прислужники и вестницы Мары, а может, и сам Велес наблюдает. Зато батюшка-Сварожич прикрыл очи, дабы не видеть разгул нечисти. Еще немного, и небо разразится протяжным плачем, ручьи, полные рудой, потекут по склонам исполинского холма, на коем стоит княжий град, и вольются в спокойные берега Волхова.