Закончил он эту свою речь так: «Я горжусь, что принадлежу к тому классу, который бросил зажжённый факел в пороховые погреба всех империалистических держав». Какой именно класс разумел при этом Троцкий — журналист, писатель и сын богатого землевладельца, он слушателям так и не сообщил.
Все последующие многочисленные речи его были в том же духе. Одни более, другие менее талантливы, но все одинаково политически бессодержательны: не до просвещения русских выходцев в Америке, видно, было ему, — он спешил в Россию творить историю. Тем более, что очень многие из этих русских выходцев, шествовавших до сих пор рука об руку с ним по пути непримиримого «интернационализма», с падением царского самодержавия, начали быстро отпадать от него, так как весь их «интернационализм» и зиждился ведь на ненависти к этому царскому самодержавию.
«Что с этим Троцким? Чего он хочет?» — говорили они, в недоумении пожимая плечами.
Наконец, с первой партией эмигрантов Троцкий отправился в Ванкувер[16] в Канаде, чтобы оттуда, через Тихий океан и Японию направиться в Россию. Можно себе представить, каким нескончаемым должно было казаться ему это путешествие. Пока пароход долгие недели будет влечь его по необъятному океану, там вдали, в России революция будет идти своим путём, без его руководства, угрожая забрести, чёрт знает куда.
И, о, ужас! В Ванкувере английское правительство, совершенно, очевидно, не считаясь с великими планами революции, арестовало его, как германского агента. Пароход с другими мелкими сошками, уплыл дальше, а Троцкий остался. Никакие старания американских друзей не помогали, пока не вмешался (злая ирония судьбы) Милюков. И Троцкий после долгого томительного сидения в течение нескольких недель
Не трудно понять, сколько злобы против английского правительства прибавил в нём этот эпизод.
И кто, — зная эгоцентрический характер Троцкого, — может с уверенностью сказать, что это обстоятельство не сыграло своей роли в ещё большем укреплении германофильской склонности его.
Глава двенадцатая
Троцкий и большевизм
Июльское восстание и открытий переход к большевикам. — Троцкий — председатель петроградского Совета. — Подготовка к восстанию. — Переворот. — Троцкий — дипломат. — Троцкий — военный министр. — Дело Щастного. — Троцкий — фельдмаршал и «революционный» империалист
В конце мая 1917 г. и я выехал в Россию. Как только я прибыл в Владивосток, первое, что меня поразило, это всё усиливающееся торжество максимализма. Он всё более и более опутывал революцию по рукам и ногам и парализовал её активность.
Лёгкость, с которой удалось свергнуть царя, вскружила головы не только массам, но и некоторым лидерам, и они думали, что для них нет ничего невозможного. Вместо того, чтобы активной поддержкой укрепить новую власть, они не уставали предъявлять к этой власти, получившей от свергнутого царского правительства пустые сундуки, невыполнимые требования. Они считали, чти могут диктовать не только своему правительству, но и правительствам Антанты и Германии с её союзниками.
Большевики не преминули воспользоваться этими настроениями и, не теряя времени, принялись за свою разрушительную работу. Когда я подъезжал к Петрограду (в Вятке, кажется), я прочел в газетах об июльском восстании большевиков. Когда я приехал в Петроград, оно было уже подавлено, но всюду царствовало уныние; все чувствовали, что революции нанесён, тяжёлый удар, от которого она, может быть, не оправится. Большевики струсили и явно опешили. Ленин скрылся, а остальные мелкие сошки все переименовали себя в «интернационалистов» и на перебой уверяли, что это восстание было стихийным актом несознательных масс, не только не руководимых большевиками, но и не встречавшим их сочувствия и осуждаемым ими[17].
Троцкий в это время ещё не примкнул к большевикам. Когда он приехал в Россию, Ленин, Мартов и другие лидеры «интернационалистических» фракций давно были там, и все места были заняты. Он таскался со своим «складным стулом» и никак не мог найти места, где можно было бы его прочно поставить и эффектно усесться. Он пробовал было даже издавать свою газету «третьего» направления, но из этого ничего не вышло.
Он, как и большевики, открещивался от июльского восстания. Однако он был скомпрометирован настолько, что правительство нашло необходимым арестовать его. Он посылал из тюрьмы в газеты негодующие письма против «социалистического» правительства, позорно и неоправимо запятнавшего себя, арестовав такого социалиста, как Троцкий. Из тюрьмы же он впервые прислал в газеты заявление, что ещё до ареста присоединился к большевикам, и, если до сих пор не сотрудничал в их органе, то это было исключительно по мотивам «личного характера».
16
прим. Автор допустил ошибку: Троцкий отправился в Галифакс (где его и арестовали) в Канаде, чтобы оттуда, через Атлантический океан направиться в Россию. 29 апреля Троцкий на датском пароходе «Гелиг Олаф» продолжил свой путь в Россию через Швецию, Финляндию — на Петроград.
17
После успешного октябрьского переворота большевики признали, что июльское восстание было делом их рук.