В действительности же Троцкий положил на алтарь восстания не столько перо и организаторские способности, сколько свое идейное влияние трибуна. Он был одним из самых активных «расшатывателей» старой государственной машины и создателем нового, революционного климата эпохи; по сути, помогал воплотить в жизнь афоризм Д. С. Мережковского: «Всякая государственность – застывшая революция; всякая революция – расплавленная государственность»{223}. Венцом трибунной патетики Троцкого была констатация исторического факта триумфа революции, который нельзя было переоценить. «Рабочий путь» так сообщал о выступлении Троцкого на экстренном заседании Петроградского Совета: «От имени Военно-революционного комитета объявляю, что Временного правительства больше не существует. (Аплодисменты.) Отдельные министры подвергнуты аресту. (”Браво!“) Другие будут арестованы в ближайшие дни или часы. (Аплодисменты.)
Революционный гарнизон, состоящий в распоряжении Военно-революционного комитета, распустил собрание предпарламента[4]. (Шумные аплодисменты. Возглас: ”Да здравствует военно-революционный комитет!“) Нам говорили, что восстание гарнизона в настоящую минуту вызовет погром и потопит революцию в потоках крови. Пока все прошло бескровно. Мы не знаем ни одной жертвы. Я не знаю в истории примеров революционного движения, где замешаны были бы такие огромные массы и которое прошло бы так бескровно…
Мы здесь бодрствовали всю ночь и, находясь у телефонной проволоки, следили, как отряды революционных солдат и рабочей гвардии бесшумно исполняли свое дело. Обыватель мирно спал и не знал, что в это время одна власть сменяется другой… Зимний дворец еще не взят, но судьба его решится в течение ближайших минут. (Аплодисменты.)
В нашей среде находится Владимир Ильич Ленин, который в силу целого ряда условий не мог до сего времени появляться в нашей среде… Да здравствует возвратившийся к нам тов. Ленин!»{224}
Троцкий, конечно, знал об огромной популярности своих выступлений. Он знал, что его главное оружие – перо и слово. Но он считал нужным (и неоднократно делал это) исключительно высоко отзываться о Ленине как публицисте и трибуне. Причем старался рисовать подлинный образ, а не «глянцевый». В апреле 1920 года, например, он писал: «Литературный и ораторский стиль Ленина страшно прост, утилитарен, аскетичен, как и весь его уклад. Но в этом могучем аскетизме нет и тени моралистики. Это не принцип, не надуманная система и уж, конечно, не рисовка, – это просто внешнее выражение внутреннего сосредоточения сил для действия… Это хозяйская мужицкая деловитость – только в грандиозном масштабе»{225}. Троцкий «отказывал» Ленину в эффектности трибуна, но безусловно признавал глубину и основательность его воздействия на аудиторию.
Долгие годы мы опускали тот факт, что Председателем Петербургского, а затем и Петроградского Советов в двух русских революциях был Л. Д. Троцкий. По воле Сталина он как бы выпал из исторического сознания или был предан забвению. Но история ценит только истину, и рано или поздно она становится достоянием общественного сознания. Но это совсем еще не означает, что мы знаем, как будет оценена ушедшая в вечность былая действительность или конкретное событие.
Октябрьскому апогею предшествовали словесные баталии в двух лагерях. В Петроградском Совете шли последние приготовления к свержению Временного правительства. Среди большевистских руководителей одной из самых видных фигур был Председатель Совета.
В правительственном лагере не только предпринимали спонтанные действия по подавлению зреющего восстания, но и возлагали немалые надежды на Предпарламент с его широким представительством политических партий (кроме большевиков, покинувших этот орган после официального заявления, которое сделал все тот же Троцкий).
В час дня 24 октября в Предпарламенте с большой речью выступил Керенский. Истпарт в своей хронике событий, составленной вскоре после революции, так характеризует и излагает его речь: