Тем временем политическая кампания против оппозиции охватила все парторганизации. Члены ЦК выступали в различных городах страны с осуждением «платформы 46» и позиции Троцкого. После того как письмо Троцкого «Новый курс» стало достоянием гласности, члены Политбюро решили, что более скрывать разногласия внутри руководства не имеет смысла. В статье «О дискуссии, о Рафаиле, о статьях Преображенского и Сапронова и о письмах Троцкого», опубликованной в «Правде» 15 декабря, Сталин объяснял цель письма Троцкого: «дипломатически поддержать оппозицию в ее борьбе с ЦК партии, под видом защиты резолюции ЦК… Троцкий состоит в блоке с демократическими централистами и частью «левых» коммунистов – в этом политический смысл выступления Троцкого».
Полемические бои шли под знаком явного перевеса над оппозиционерами. XIII партконференция констатировала полную победу над оппозицией в ходе двухмесячной дискуссии. В то же время в своем докладе Сталин косвенным образом признал, что даже без открытого участия Троцкого в полемике на стороне оппозиции многие парторганизации выражали ему поддержку. Как это часто бывает в ходе массовой и назойливой кампании осуждения, направленной против одного человека, люди готовы защитить «травимого» часто из чувства солидарности с одиночкой, особенно если он окружен ореолом былой славы и имеет репутацию борца за правду. Сталин упомянул, что ряд парторганизаций добавляли к резолюциям одобрения Политбюро «некий хвостик, скажем, такой: да, все у вас хорошо, но не обижайте Троцкого». Отвечая на эти «хвостики», Сталин заявил: «Я не поднимаю здесь вопроса о том, кто кого обижает. Я думаю, что если хорошенько разобраться, то может оказаться, что известное изречение о Тит Титыче довольно близко подходит к Троцкому: «Кто тебя, Тит Титыч, обидит? Ты сам всякого обидишь». Конференция подавляющим большинством голосов приняла резолюции, которые поддерживали курс Политбюро.
Одновременно было принято решение пополнить ряды РКП(б) не менее 100 тысячами представителей рабочего класса и закрыть прием в партию выходцам из непролетарских слоев населения. Прием в партию 240 тысяч рабочих с 15 февраля по 1 октября 1924 года в ходе «ленинского призыва» изменил социальный состав партии. Процент рабочих увеличился с 44 до 60. Соответственно уменьшилась доля «непролетарских элементов».
Позже Троцкий, отмечая утрату своей популярности в рядах партии после начала «ленинского призыва», утверждал, что новые члены партии были заражены антисемитизмом. Это объяснение широко распространено, а американские историки М. Фейнсод и Д. Хаф даже утверждали, что национальность Троцкого «стала особенно большим препятствием для него, когда сотни тысяч рабочих вступили в партию». Может создаться впечатление, что в 1924 году в ВКП(б) принимали участников еврейских погромов, а в числе инициаторов «ленинского призыва» были не Зиновьев и Каменев, а Гитлер и Штрейхер.
В то же время нет сомнения в том, что прием новых членов из рабочего класса и меры против приема выходцев из непролетарских слоев населения означали ослабление позиций тех лиц еврейской национальности, которые были далеки от большевизма до октября 1917 года, но присоединились к правящей партии в период «забастовки чиновников» или восприняв пребывание Троцкого у власти как торжество иудаизма. Те, кто видел в правящей коммунистической партии победу «красного иудаизма», рассматривали Троцкого не как пролетарского, а как национального вождя и поэтому особенно рьяно защищали его в ходе дискуссии. В то же время многие из активных противников троцкизма были лица еврейской национальности, а поэтому говорить о том, что истинной подоплекой дискуссии был еврейский вопрос – нелепо.
Но главная угроза Троцкому в приеме новых членов партии состояла в том, что он давно был оторван от рабочего класса страны, был чужд его чаяниям, презирал культуру народа. Вступление же в партию тех, кто до сих пор был занят активной созидательной работой, приближало РКП(б) к наиболее активной, динамичной части народа, создавало в ней иммунитет от авантюристических планов мировой революции во имя Соединенных Штатов Европы, которые были главными для Троцкого.
Троцкого не было на заседаниях конференции, а 18 января, выполняя советы врачей, он отправился в Грузию. Троцкий находился в Тбилиси, когда он получил сообщение о смерти Ленина. В своем неучастии в похоронах он позже обвинил Сталина, утверждая, что тот ему якобы телеграфировал о том, что похороны Ленина состоятся через день после его кончины. Документально это не подтверждено. В любом случае Троцкий мог направиться в Москву, чтобы, хоть и с опозданием, присоединиться к выражению всеобщей скорби по поводу смерти Ленина.
Как вспоминал Микоян, «еще в 1923 г. начали летать самолеты гражданской авиации. Тогда у нас работала также германская воздушная компания «Люфтганза». В частности, ее самолеты были в Ростове». По мнению Микояна, Троцкий «мог бы использовать и военный самолет для такого экстренного случая – долететь на нем до Ростова или Харькова, а оттуда поездом – и успеть». Отказ Троцкого сделать все возможное для вылета в Москву показался Микояну «возмутительным, характеризующим его личность с самой отрицательной стороны». Даже сыновья Троцкого в письмах в Сухуми выражали свое недоумение его решением.
Троцкий все еще отдыхал в Сухуми, когда ему сообщили, что вместо Э.М. Склянского заместителем предреввоенсовета назначен М.В. Фрунзе. Это назначение свидетельствовало о том, что Реввоенсовет выходил из-под монопольной власти Троцкого. На юге же Троцкий узнал о назначении А.И. Рыкова председателем совнаркома. Он мог поразмыслить о том, что, если бы он в свое время проявил больше смирения и согласился стать первым заместителем Ленина, его теперь могли почти автоматически поставить во главе совнаркома.
Вероятно, в нежелании Троцкого спешить в Москву был свой резон. Для «триумвирата» он мог считаться поверженной фигурой. Опыт интриг мог ему подсказать, что после смерти Ленина внутри политбюро могут начаться конфликты, а ему следует терпеливо ждать неизбежного столкновения в руководстве. Троцкий был прав в принципе, но ошибся в данном конкретном случае: члены политбюро, закаленные трехлетней борьбой против Троцкого, проявляли сплоченность и готовность к продолжению атак на предреввоеносовета.
Оценивая XIII съезд партии, открывшийся 23 мая 1924 года, Дейчер заявлял, что он превратился в «оргию проклятий» в адрес Троцкого. «Лишь один раз, – пишет историк, – Троцкий защитил себя. Он говорил спокойно и убедительно, в его подтексте звучало обреченное признание поражения». Это звучит красиво, но это неточное описание хода съезда. Вплоть до «единственного» выступления Троцкого никто из делегатов не говорил о нем ни слова, если не считать упоминания его фамилии во время выдвижения его кандидатуры в президиум съезда.
Но уже в отчете ЦК партии, который сделал Г.Е. Зиновьев, была дана резкая оценка той борьбе, в которой Троцкий принимал участие, хотя его фамилия и не была произнесена. По сути, Зиновьев оценил выступление оппозиции как беспрецедентную угрозу переворота. После открытия прений по докладам вторым выступил Троцкий. Признания ошибок от него не услышали. Его речь, которую Угланов назвал «парламентской», была предельно осторожной по форме. На протяжении почти всей речи Троцкий старался избегать обычных для него эмоциональных фейерверков. Характер выступления Троцкого отвечал его тактическим целям, направленным на то, чтобы удержать руководящее положение в партии и стране и одновременно сохранить свой авторитет в глазах оппозиции. Отвергая обвинения в мелкобуржуазном уклоне, Троцкий ограничивался тем, что осторожно называл их «преувеличенными». Троцкий утверждал, что его действия не были направлены на изменение состава ЦК, а лишь на развитие внутрипартийной демократии в духе резолюции 5 декабря 1923 года.
В то же время Троцкий категорически отказался сделать то, чего от него требовал Зиновьев: недвусмысленного признания ошибочности своей позиции. Отвечая Зиновьеву, Троцкий заявлял: «Я уже сказал, что перед лицом партии нет ничего легче, как сказать: вся эта критика, все заявления, предупреждения и протесты – все это было сплошной ошибкой… Если я, по мнению иных товарищей, напрасно сделал здесь те или другие напоминания… напрасно рисовал те или другие опасности, то я, со своей стороны, считаю, что я выполню только свой долг члена партии».