Троцкий неверно оценивал суть позиций, занятых большинством политбюро. Ни Бухарин и его союзники, ни Сталин не были выразителями «крестьянского уклона». Хотя Бухарин выступал за развитие рыночных отношений в деревне, он рассматривал нэп лишь как временное явление. Будучи связан со времен эмиграции с руководителями западноевропейской социал-демократии, а затем активно работая в руководстве Коминтерна, Бухарин верил в скорое наступление мировой революции. Он заявлял: «Мы ясно видим, какие громадные всемирно-исторические перспективы раскрываются перед нами. Земля дрожит уже отдаленными гулами великих революций, которые превзойдут по своему размаху даже то, что мы пережили и перечувствовали». В ожидании же этих великих событий он предлагал не спеша развивать советскую экономику: «Мы медленной дорогой пойдем себе помаленечку вперед, таща за собой крестьянскую колымагу». Лишь исходя из того, что СССР будет представлять собой базу для будущей мировой революции, Бухарин поддержал положение Сталина о строительстве социализма в одной стране.
Однако Сталин вкладывал в это положение иной смысл, полагая, что СССР может быстрыми темпами создать развитое социалистическое общество, не дожидаясь революции на Западе. В отличие от большинства других наиболее видных советских руководителей (Троцкого, Зиновьева, Каменева, Бухарина), он никогда не был эмигрантом. Его пребывание в Швеции, Германии, Англии, Австро-Венгрии было кратким, и он не обзавелся обширными знакомствами с деятелями социалистических партий Западной Европы. В то же время за годы революционной деятельности, особенно в ходе организации рабочего движения в Баку, он приобрел богатый опыт работы в массах, и ему были понятны интересы и возможности наиболее динамичного класса России – городского пролетариата. Он не был склонен расценивать рабочий класс России лишь как резерв мировой революции и стартовую площадку для Соединенных Штатов Европы. С первых же дней Советской власти он скептически оценивал возможности революционного выступления в Западной Европе. В то же время он уже летом 1917 года предположил, что российский пролетариат может начать первым строительство социализма. Затем он сделал вывод, что это строительство может быть доведено до конца.
Троцкому идея о том, что Россия может сама построить развитое общество на основах социального равенства, представлялась абсурдной. Его презрение к России, ее культуре и истории, не позволяло ему должным образом оценить возможности великой страны. Лозунг построения социализма в одной стране бросал вызов идее перманентной революции, которую всегда отстаивали он и Парвус. В своих воспоминаниях он писал: «Откуда эта злобная травля Марксовой идеи перманентной революции? Откуда это национальное самохвальство, обещающее построить собственный социализм? Какие слои предъявляют спрос на эту реакционную пошлость?»
Выражая активную неприязнь «тенденциям национально-деревенской ограниченности», Троцкий сочувствовал Зиновьеву и Каменеву на XIV съезде. Однако он не спешил присоединиться к «новой оппозиции». Объясняя его поведение, Дейчер утверждал, что съезд ждал, чью сторону примет Троцкий: «Глаза новых соперников были направлены на Троцкого, и они думали о том, чью сторону он примет, и ожидали с затаенным дыханием его слова. Однако в течение двух недель работы съезда Троцкий хранил молчание».
В молчании Троцкого был практический расчет. Увидев разгром Зиновьева, Каменева и их сторонников на съезде, Троцкий не спешил идти на помощь своим недавним врагам. Разгром ленинградской «новой оппозиции» на XIV съезде Троцкий расценил как победу «национально-крестьянских» сил. При этом, несмотря на то что съезд продемонстрировал явное укрепление позиций Сталина, Троцкий по-прежнему считал, что наибольшую опасность для него представляют Бухарин и его «школа». В заметках Троцкого, посвященных разбору разногласий на съезде, несколько раз упомянут Бухарин, а Сталин – ни разу. Впрочем, итоги выборов в политбюро могли убедить Троцкого в том, что в конечном счете победит Бухарин. Вплоть до 1928 года Троцкий, как и многие другие, считал вновь избранного члена политбюро М.И. Калинина сторонником Н.И. Бухарина. Несмотря на старые «царицынские связи» со Сталиным к «правым» относили и К.Е. Ворошилова. Троцкий считал, что назначение Ворошилова на пост Председателя Реввоенсовета и наркомвоенмора вместо Фрунзе, скончавшегося 31 октября 1925 года во время хирургической операции, могло существенно упрочить позиции сторонников Бухарина в армии. Троцкий настолько был убежден в «правых» взглядах Ворошилова, что позже, в октябре 1928 года, полагал, что он или Буденный смогут закончить контрреволюционное перерождение общества, совершив бонапартистский переворот в стиле 18 брюмера.
«Правым» считался также новый кандидат в члены политбюро Г.И. Петровский, а другой новый кандидат– Н.А. Угланов впоследствии был на самом деле объявлен видным лидером «правых» в Москве. Лишь новый член политбюро В.М. Молотов мог считаться сторонником И.В. Сталина.
Расстановка сил в руководстве вынуждала Троцкого искать поддержки у победителей. Троцкий, который давно не поддерживал отношений с Бухариным, возобновил их. В январе – марте 1926 года между Троцким и Бухариным велась активная переписка. Как отмечает С. Коэн, «Бухарин убеждал Троцкого пересмотреть «большие социальные вопросы» революции». Троцкий пытался показать Бухарину опасность углубления разногласий между Москвой (где тот играл ведущую роль) и Ленинградом (главной опорой Зиновьева).
4 марта Троцкий направил Бухарину письмо, в котором он жаловался на руководителя Московской парторганизации Н.А. Угланова: «Вы знаете, конечно, что Угланов ведет против меня в Москве закулисную войну, со всеми видами военных хитростей и инсинуаций, которые мне не хочется здесь уточнять. С помощью интриг, часто недостойных и оскорбительных для организации, мне мешают выступать перед рабочими коллективами. Одновременно среди рабочих распускают слухи, что я читаю лекции для буржуазии и отказываюсь говорить с рабочими».
Троцкий также утверждал, что в рабочих коллективах, перед которыми ему мешали выступать, велась антисемитская агитация. Он писал: «Члены коммунистической партии боятся сообщить партийным органам о черносотенной агитации, думая, что они, а не черносотенцы, будут обвинены в антисемитизме и уволены. Вы скажете: это преувеличение… Мыслимое ли это дело, чтобы в нашей партии, в Москве, в рабочих коллективах, безнаказанно велась злостная антисемитская и одновременно клеветническая пропаганда, чтобы честные рабочие боялись под угрозой увольнения задавать вопросы, проверять или опровергать бессмысленные слухи?»
У Троцкого были известные основания для таких заявлений. В руководстве страны стала известна копия протокола заседания кандидатской группы ВКП(б) поселка Сохондо Читинского округа, в котором член группы Иван Русак так объяснял суть внутрипартийной борьбы: «Троцкий давно начал вести раскольническую политику. Троцкий не может быть коммунистом, сама его национальность указывает, что ему нужна спекуляция. Зиновьев одно время, я помню, Троцкого осаживал на пленуме, но, видно, Зиновьев с Троцким покумились. Они ошиблись в русском духе, за этими нэпачами русский рабочий и крестьянин не пойдет».
Утверждая, что антисемитизм помогал борьбе с троцкизмом, Недава пишет о том, что «член ЦК Юрий Ларин (Михаил Залманович Лурье) руководил в Москве семинаром по антисемитизму и оставил любопытный отчет о нем… Вот какие вопросы задавали ему пытливые представители пролетариата: Почему евреи не хотят выполнять тяжелую работу? Почему евреи в Крыму получили хорошую землю, а русские – плохую? Как евреям удается занимать все хорошие должности? Почему оппозиция на 76 процентов состоит из евреев? Почему так много евреев в университетах? Не подделывают ли они документы? Не станут ли евреи предателями в случае войны? Не избегают ли они военной службы? Следует ли считать антисемитом человека, который шутя пользуется словом «жид»? Как относиться к таким шуткам? Не кроется ли причина антисемитизма в самих евреях, в их психологии, этике, традициях?»
Активизации подозрительности в отношении евреев и антисемитских настроений в середине 20-х годов в определенной степени способствовал так называемый крымский проект. В 1923 году А. Брагиным был разработан план расселения евреев на территории, включавшей Одессу, Николаев и Крым, с предоставлением им автономии. Как отмечает Недава, этот и другие подобные проекты переселения евреев вызвали энергичную поддержку, и «некоторые прокоммунистические энтузиасты на Западе поспешили объявить о начале «еврейского тысячелетия» в Советском Союзе». Как утверждает Недава, «план произвел на Советское правительство некоторое впечатление. Уже взвешивались и проверялись ожидаемые экономические выгоды». Проект активно поддерживал председатель ВЦИК М.И. Калинин. Однако, как и в случае с планом создания еврейских частей Красной Армии, сопротивление проекту возникло со стороны Ев-секции, которая выступала за ассимиляцию евреев. Возражали и сионисты, которые считали, что «крымский проект» помешает еврейской колонизации Палестины. Оппозиция возникла и среди нееврейского населения. По словам Недавы, в это время многие в Советском Союзе задавали вопросы: «Почему Крым, оазис Средиземноморья в России, с уникальной природой и амальфийскими пейзажами, отдавать евреям? Почему евреям всегда достается все самое лучшее?»