Для многих же политических противников Троцкого он был не просто сыном своего народа, а ключевой фигурой в стремлении евреев установить свою власть над миром. В своей книге «Международное еврейство», изданной в 1920 году, известный автопромышленник Генри Форд обосновывал свое утверждение об угрозе всемирной еврейской гегемонии, не раз указывая на видное место, занимаемое Троцким в Советской России и международном коммунистическом движении. В 1920 году Уинстон Черчилль включал Троцкого в перечень лиц, которые, по его мнению, знаменовали попытки евреев установить свое господство над миром: «Начиная от «Спартака» – Вейсхаупта до Карла Маркса, вплоть до Троцкого в России, Бела Куна в Венгрии, Розы Люксембург в Германии и Эммы Голдмэн в Соединенных Штатах, этот всемирный заговор для ниспровержения культуры и переделки общества на началах остановки прогресса, завистливой злобы и немыслимого равенства продолжал расти… Он был главной пружиной всех подрывных движений XIX столетия; и, наконец, сейчас эта шайка необычных личностей, подонков больших городов Европы и Америки, схватила за волосы и держит в своих руках русский народ, фактически став безраздельным хозяином громадной империи. Нет нужды преувеличивать роль этих интернациональных и большей частью безбожных евреев в создании большевизма и в проведении русской революции». Эти и подобные утверждения о значительной роли Троцкого в организации мировой революции, руководимой международным еврейством, затем многократно повторялись.
Однако не только политические противники Троцкого, но и его идейные единомышленники, а также патриоты-соплеменники видели в нем выдающегося деятеля еврейского народа. Автор трехтомной биографии Троцкого и активный пропагандист его деятельности Исаак Дейчер ставил его в один ряд с Барухом Спинозой, Карлом Марксом, Розой Люксембург, видя в нем пример еврея, который, порвав с иудейской религиозной традицией, остался ярким представителем еврейского народа. Постоянно подчеркивая еврейские корни Троцкого, Йозеф Недава в своей книге «Вечный комиссар», опубликованной на русском языке в Иерусалиме в 1989 году, писал: «Троцкий был одним из исполинов нашего времени». И хотя пропагандист еврейского культурного наследия Льюис Браун не пожелал включать в свой сборник «Мудрость Израиля» отрывки из произведений Троцкого, он перечислил его вместе с наиболее видными мировыми деятелями еврейского происхождения, наряду с Дизраэли, Лассалем, Либкнехтом, Бергсоном, Фрейдом и Эйнштейном.
Ни Дейчер, ни Недава, ни Браун (а также ни Форд, ни Черчилль) не считали нужным объяснять читателям, в чем проявлялась принадлежность Троцкого к еврейскому народу, видимо считая это для себя и своих читателей очевидным. При этом Недава замечал: «Троцкий был нов для России – но не для еврейства». И все же то, что очевидно для гражданина Израиля, не столь ясно для большинства граждан России. Почему Троцкого следует рассматривать как типичного и в то же время выдающегося сына еврейского народа, наряду с Эйнштейном и Спинозой? Почему Генри Форд и Уинстон Черчилль видели в Троцком представителя тех евреев, которые угрожали свободе и независимости других народов мира?
Поскольку эти полярно отличные оценки и ныне широко распространены, то ясно, что для изучения жизни и деятельности Троцкого и для того, чтобы понять, что справедливо, а что ложно во взаимоисключающих суждениях о нем, необходимо рассмотреть, с одной стороны, каким было воздействие еврейской культуры на него, а с другой стороны, хотя бы вкратце ознакомиться с культурным и историческим наследием еврейского народа.
Очевидно, что И. Недава прав и как бы ни пытался Троцкий принижать значение своего национального происхождения и подчеркивать свою принадлежность к мировой цивилизации, приобщение человека ко всемирной культуре возможно лишь на основе тех навыков национальной культуры, в которой он был воспитан с детства. Первые жизненные правила, которые усваивал Лейба Бронштейн, вытекали из кодекса поведения, определенного иудейской религией. Первые слова, которые он услыхал, были ему сказаны на родном языке его родителей. Бытовые привычки, обычаи и обряды, к которым он привык с детства, принадлежали древней культуре еврейского народа.
С помощью других авторов, описывавших типичные черты еврейского быта тех лет, можно реконструировать те важные страницы детства Троцкого, которые были пропущены им и многими его биографами. Так, генерал царской армии М. Грулев, выросший, как и Троцкий, в еврейском местечке, вспоминал: «Первый домашний обряд над еврейским мальчиком, не считая обрезания, совершается, когда ему исполняется три года – это стрижка волос, которая совершается в кругу родных и знакомых и сопровождается угощением гостей и одариванием ребенка». Вероятно, исполнение этого и других обрядов осталось в памяти Троцкого наряду с теми сценами из раннего детства, которые он описал в «Моей жизни».
Приверженность евреев того времени к древним обычаям и тщательность в их исполнении во многом объяснялись стремлением сохранить присущие для них культурные ценности, что особенно характерно для многих этнических групп, оторванных от национального очага. Писатель Лион Фейхтвангер объяснял возникновение такого отношения к древним национальным обычаям гибелью главной святыни иудейского народа – Иерусалимского храма. В своем романе «Сыновья» он писал: «Так как дом Ягве уже не существовал, то обычаи стали для еврейства тем же, чем тело для духа; исчезнут обычаи, исчезнет и иудейство. Обрезание же, плотское закрепление союза между Ягве и его народом, являлось для евреев основным признаком их национальности и их сущности».
Обычаи, которые должны были свято соблюдаться, касались всех сторон жизни. В перечне правил, которые перечислены в книге «Мудрость Израиля» и обязательные для современного ортодоксального еврея, указаны не только правила обращения со «Священным Писанием» и платком, которым следует покрывать голову во время молитвы. Здесь также даны точные указания, каким образом следует совершать омовения после пробуждения со сна, на каком боку следует начинать спать и как надо менять положение во сне и т. д.
Само восприятие времени было особым у верующих евреев, отличавших их от других народов. С первых же лет своей жизни Лейба, как и всякий ребенок в традиционной еврейской семье, наверняка запомнил особое место субботы среди остальных дней недели. М. Грулев писал: «Евреям в субботу всё запрещено: нельзя прикоснуться к подсвечнику, нельзя тронуть монету (чтобы быть возможно дальше от всякой торговли), нельзя тронуть спичку, зажженную свечку и т. п. Выходя на улицу надо тщательно осмотреть карманы, не осталось ли чего-нибудь – даже носовой платок и тот надо вынуть и либо оставить дома, либо обернуть вокруг шеи, обратив его, так сказать, в часть туалета; носить нельзя даже излишек ногтей на пальцах; еще накануне, в пятницу, ногти должны быть обрезаны и брошены, причем не где-нибудь – в мусор, а обязательно-в печку, с присоединением тут же срезанных ножом с деревянных косяков или подоконников маленьких стружек, которые предназначаются в свидетели, что сделано всё по закону». Нет сомнения в том, что по субботам жизнь в Яновке замирала, подчиняясь древнему закону.
Как и у многих народов, выполнявших требования своей религии, евреи во времена детства Лейбы Бронштейна истово соблюдали запреты и в отношении различных видов пищи. Можно было есть мясо только тех животных, которые жуют жвачку и копыта которых расщеплены. Из птиц можно было есть лишь домашние породы, а дичь была запрещена к употреблению. Кроме того, животные, мясо которых было разрешено к употреблению, должны быть зарезаны с соблюдением определенных правил и в сопровождении особых молитв. С детства Лейба знал, что разрешенная еда называлась «кошерной», а пища, которую евреям нельзя было потреблять, именовалась «трефной».
Многие из этих запретов возникли в доисторические времена. Выдающийся этнограф Д. Фрезер без труда установил сходство иудейского запрета «варить козленка в молоке его матери» с аналогичными древними запретами в африканских племенах, считавших, что кипячение молока приведет к тому, что корова перестанет давать молоко. Этот архаический запрет отразился в обычае, принятом в прошлом у евреев, держать отдельную посуду и особые скатерти только для молочных блюд.