Кроме того, обращение к странам Антанты неизбежно предполагало возможность их прямого вмешательства в дела России. Уже в декабре 1917 года английская военная миссия в Мурманске стала готовить почву для интервенции на Севере, опираясь на поддержку в местном Совете. Под предлогом помощи в борьбе с германо-австрийской экспансией интервенты Антанты могли легко опрокинуть Советский строй, а Россия могла оказаться разделенной на зоны, оккупированные противоборствующими группировками. Однако отказ от сотрудничества с Западом и подписание мира с Центральным блоком также могли стать поводом для военной интервенции Антанты. 11(24) января 1918 года Ленин не исключал такой возможности: «Заключая мир, мы этим самым развязываем руки японцам и американцам, которые тотчас завладеют Владивостоком».
Сохранение Советской власти и независимого существования России во многом зависело от постоянно ухудшавшихся внешних факторов. Руководство страны исходило из возможности продолжения германской экспансии с запада, начала американо-японской интервенции с востока, расчета на постепенную консолидацию сил в стране и надежд на революцию в Германии и Австро-Венгрии. Учитывая возможность наступления Японии и США на Дальнем Востоке, Ленин надеялся на то, что, «пока они дойдут только до Иркутска, мы сумеем укрепить социалистическую республику». Этой интервенции можно было бы избежать, не подписывая договора в Бресте. Но неподписание мирного договора привело бы к возобновлению германского наступления.
В январе 1918 года Ленин полагал, что в течение трех-четырех месяцев Советская власть могла бы продержаться, если бы по истечении этого срока в Германии и Австро-Венгрии вспыхнула бы революция. В противном же случае Ленин считал поражение России и крушение Советской власти неизбежными: «Если… германская революция в ближайшие месяцы не наступит, то ход событий, при продолжении войны, будет неизбежно такой, что сильнейшие поражения заставят Россию заключить еще более невыгодный сепаратный мир, причем мир этот будет заключен не социалистическим правительством, а каким-либо другим (например, блоком буржуазной Рады с Черновцами (т. е. правыми эсерами, сторонниками Чернова. – Прим. авт.) или что-либо подобное). Ибо крестьянская армия, невыносимо истомленная войной, после первых же поражений – вероятно, даже не через месяцы, а через недели – свергнет социалистическое рабочее правительство… Такая тактика была бы авантюрой. Так рисковать мы не имеем права».
Задача любого правительства, ответственно относящегося к судьбам России, сводилась к тому, чтобы свести к минимуму потери от неизбежного наступления интервентов и достичь максимума в восстановлении военно-экономического потенциала и патриотического духа в стране. Этим целям противоречила платформа сторонников «революционной войны».
Впоследствии, оформившись во фракцию «левых коммунистов» во главе с Н.И. Бухариным, сторонники «революционной войны» исходили из неизбежности германо-японской оккупации и постепенного подъема партизанского движения по мере роста всенародного возмущения интервентами. Российская партизанская война могла бы способствовать истощению сил в лагере империализма и провоцированию там революционного взрыва, но ценой бесчисленных жертв и невероятного опустошения России.
На «партийном совещании» 8(21) января 1918 года, организованном ЦК, Троцкий стоял перед выбором: революционная война или мир на австро-германских условиях. Он ясно осознавал невозможность «революционной войны». Присоединение к «левым» означало бы принятие на себя ответственности за неизбежное поражение, самое грандиозное в истории России.
Троцкий прекрасно понимал, что единственным реальным выходом для России был мирный договор. Однако он мог догадываться, что многие политические партии, которые не видели иного выхода России из войны, постараются после подписания мира свалить на Советское правительство ответственность за кабальные условия договора и, обвинив его руководителей в пособничестве Германии, свергнуть его. Троцкий не мог не учитывать и того, что его фамилия вошла бы в историю в качестве части названия неравноправного соглашения, подобно договору Брайана – Чаморро 1914 года, навязанного США Никарагуа, или кабальному договору Хея – Бюно-Варилья 1903 года о Панамском канале. Соавтор договора Кюльмана – Троцкого терял какие-либо шансы на лидерство в стране или в мировой революции.
Верный своему стремлению искать политически выгодную позицию, Троцкий провозгласил лозунг: «Ни мира, ни войны». По сути, он предлагал установить на западной границе России неопределенное состояние, которое не подкреплялось бы никакими международными договорами, включая соглашение о перемирии. При этом Троцкий предлагал объявить о демобилизации российской армии.
Выдвигая свой лозунг, Троцкий объявлял, что «германский солдат не пойдет в наступление». Однако его уверенность не была абсолютной. На совещании 8(21) января он заявил: «25 процентов за то, что германцы смогут наступать». Первый вариант развития событий, в который Троцкий поверил на 75 процентов, заставлял его обещать скорую революцию в Германии и Австро-Венгрии.
Второй вариант заставлял Троцкого думать о неминуемом крахе Советского строя. Вскоре после его назначения наркомом Троцкий говорил: «Какая такая у нас будет дипломатическая работа? Вот издам несколько революционных прокламаций к народам и закрою лавочку». В случае крушения Советской власти Троцкий и другие вновь превратились бы в эмигрантов. В этом случае его отказ от подписания договора существенно улучшил бы его репутацию в глазах германских социал-демократов, с которыми он поддерживал тесные связи с 1903 года, а также американских друзей, обретенных им в 1917 году.
Отсутствие реализма, компетентности и безответственное отношение к судьбам страны были характерны не только для Троцкого. Большинством голосов партийное совещание 8 (21) января 1918 г. высказалось за «революционную войну» (32 голоса), за позицию Троцкого было подано 16 голосов, а за позицию Ленина – 15. Это не помешало Ленину, как руководителю совнаркома, настаивать на заключении мира. Правда, необходимо учитывать, что Ленин исходил из возможности прекращения переговоров в Бресте, как только будут получены сведения о революции в Германии или в Австрии.
Способность Ленина быстро реагировать на изменения в ситуации с максимальной пользой для революционной партии, пренебрегая при этом сложившимися подходами и оценками, являлась одной из его сильнейших черт политического руководителя, что неоднократно обеспечивало успех большевикам. В то же время склонность Ленина искать решение, приносящее максимальную выгоду в данный момент, уже не раз приводила его к невниманию к долгосрочным последствиям таких решений.
Вероятно, Троцкий был бы лишен возможности осуществлять свою «среднюю» линию, если бы не позиция Ленина, допускавшая конъюнктурные колебания. Учитывая это обстоятельство, Троцкий умышленно затягивал переговоры, настаивал на их переносе в Стокгольм и требовал их максимальной гласности, стремясь превратить конференцию в форум для своих выступлений. По словам М.Н. Покровского, Троцкий и не собирался вести в Бресте серьезные переговоры: «Он наивно воображал, что стоит только перенести цирк «Модерн» в Брест – и дело будет в шляпе. Что из его брестских речей до германского рабочего дойдет только то, что разрешит напечатать военная цензура Вильгельма II, это ускользнуло от его соображения».
Стремясь к затягиванию переговоров и использованию конференции для революционной пропаганды, Троцкий не считался с тем, что до заключения договора время работало против России. Затяжка переговоров привела к тому, что в них стала участвовать делегация Украинской Народной Республики. Ее глава Голубович огласил декларацию Центральной рады, в которой говорилось, что «власть Совнаркома не распространяется на Украину» и поэтому делегаты «будут вести переговоры самостоятельно».
В оправдание Троцкого можно сказать, что его действия не вызвали осуждения в Петрограде. Там вновь ждали быстрого изменения обстановки, на сей раз на Украине, по мере того как советские войска продвигались к Киеву.
Во время перерыва в работе конференции 11 (24) января 1918 года состоялось заседание ЦК по вопросу о переговорах в Бресте. На нем Ленин вновь предложил принять тактику затягивания переговоров, что получило полную поддержку членов ЦК. За призыв к революционной войне выступили двое против двенадцати, при одном воздержавшемся. Формула Троцкого: «Мы войну прекращаем, мира не заключаем, армию демобилизуем» – получила 9 голосов против 7.