Более того, в ближайшие после переворота дни Керенский, не рассчитывая на «творческое всемогущество любви», вел на Петроград казачий отряд во главе с тем же казачьим генералом Красновым. Не трудно понять, какой характер получила бы расправа над большевиками в случае победы Краснова. Но события пошли другим путем: большевики захватили Краснова в плен и — через 24 часа отпустили его под данное им честное слово не воевать больше против Советов. Это не помешало Краснову стать на Дону одним из организаторов Гражданской войны.
Внесенные поправки — их число можно бы значительно увеличить — вовсе не имеют в виду снять с большевиков ответственность за революционный террор. Революция имеет свои законы. Кто принимает ее цели, тот принимает ее методы. Кто принимает ее методы, тот несет последствия. Большевики никогда не прикрывались гуманитарными фразами. Свои цели и задачи они называли по имени. Между их словом и делом не было противоречия. Кто хочет осуждать большевиков, должен одинаково осуждать их слова и их дела. Но совершенно неправильно цитировать лишь те слова Керенского, при помощи которых он прикрывал свои собственные дела и своих союзников.
Когда представитель моих интересов перед судом называет Керенского «смертельным врагом» большевиков и Троцкого, то это, вопреки мнению экспертизы, вовсе не эвфемизм, а совершенно точное определение отношений, как они сложились в обстановке революции.
Можно бы привести ряд мелких односторонностей того же типа. Вряд ли, однако, необходимо и целесообразно загромождать судопроизводство историческими деталями. Позволю себе только высказать в заключение одно общее соображение. Если критика этих строк в той или другой степени способна ослабить чисто историческую ценность экспертизы, то она ни в каком случае не может ослабить судебно-юридическое ее значение, наоборот: ибо, если эксперт в своих морально-политических симпатиях оказывается гораздо ближе к Керенскому, чем к большевикам; более того, если он совершенно недвусмысленно ставит Керенскому в вину недостаточную решимость и твердость в борьбе с большевиками, то тем более убедительную силу приобретает его вывод, гласящий, что книга Керенского в решающем для данного процесса пункте заключает в себе «объективную неправду» относительно большевиков.
В порядке дополнения я позволю себе коснуться еще одного пункта, более отдаленно связанного с существом процесса, но представляющего большой политический интерес для нижеподписавшегося.
Экспертиза не права, когда утверждает, что я преуменьшаю или затушевываю свои старые разногласия с большевизмом. Исторические документы всем интересующимся известны, они воспроизведены в десятках и десятках книг: затушевывать или преуменьшать их у меня нет ни объективной возможности, ни субъективного интереса. Дело идет не об отрицании бесспорных фактов, а об общей научной и политической оценке прошлого в свете тех исторических событий, по отношению к которым старые разногласия были только ученической подготовкой. В моменты тактических и организационных конфликтов борьба между мною и Лениным на протяжении лет не раз вспыхивала с большой остротой. Можно подобрать немало цитат, в которых эти столкновения нашли свое отражение. Такая работа выполнена моими противниками. На эту работу и ссылается эксперт, подпавший в известном смысле под ее влияние. Но синтетическая оценка прошлого не исчерпывается коллекцией эпизодических и конъюнктурных документов. Она требует анализа исторического прошлого в целом. Политические линии, как и линии всякого живого развития, являются сложными кривыми. Своими тактическими изгибами две линии могут враждебно сталкиваться, совпадая по своему стратегическому направлению. Ленин дал свою оценку прошлым разногласиям, когда писал в 1919 году, что в период революции большевизм привлек к себе «все лучшее из близких ему течений социалистической мысли».
Экспертиза ссылается далее на приведенную в одной из моих работ фразу Ленина, сказанную им на заседании Петроградского комитета партии 1/14 ноября 1917 года: «…Троцкий это понял, и с тех пор не было лучшего большевика», и прибавляет: «Мы не имеем никакого основания ему (Троцкому) не верить в этом»[578]. Считаю не лишним отметить, что в данном случае нет надобности ставить вопрос в плоскости доверия к моим личным утверждениям. В издаваемом мною русском «Бюллетене оппозиции», № 7, ноябрь — декабрь 1929 г., воспроизведено факсимиле корректурного оттиска протоколов 1 ноября 1917 года с собственноручными пометками и резолюциями лиц, задержавших печатание этого протокола[579].
578
Заявление Ленина о Троцком — «…не было лучшего большевика» на заседании Петроградского комитета партии 1 (14) ноября 1917 г. можно прочитать в тексте и фотокопии протокола заседания, опубликованных в «Бюллетене оппозиции» (1929. № 7. С. 31–37).
579
Упомянутый в предыдущем примечании протокол был исключен из издания «Первый легальный Центральный Комитет большевиков в 1917 г.» (М.: Партиздат, 1927) уже после набора. Факсимиле в «Бюллетене оппозиции» воспроизводит исключенный цензурой текст.