Военная интервенция Японии в Маньчжурии вовсе, однако, не является выражением силы нынешнего японского государства. Наоборот, она продиктована его возрастающей слабостью. Крайне поучительно провести аналогию между маньчжурской авантюрой царизма, приведшей к войне 1904–1905 годов, и авантюрой правительства Микадо[593], которая в своем развитии тоже неизбежно ведет к войне или, вернее, к ряду войн. Царское правительство бросилось в свое время на восток в поисках выхода из невыносимых внутренних противоречий между развивающимся капитализмом и архаической полуфеодальной сословно-аграрной структурой страны. Лекарство, однако, только ускорило развитие болезни и привело к первой русской революции 1905 года.
Аграрный и сословный слой Японии до сих пор остается полуфеодальным. В начале этого столетия противоречие между молодым японским капитализмом и его государственным режимом еще не успело развиться. Наоборот, капитализм с успехом использовал крепкие старые феодальные классы, учреждения и традиции для своих военных целей. Именно это сочетание и дало Японии ее грандиозную победу над царской Россией в 1904–1905 году.
Положение с того времени радикально изменилось. Капиталистическое развитие Японии за последнюю четверть столетия глубоко подкопало старые японские отношения и учреждения, увенчивающиеся фигурой Микадо. Правящие классы указывают японским крестьянам обильные запасы земли в Маньчжурии. Но крестьяне хотят предварительно разрешить аграрный вопрос у себя дома. Только на новой демократической основе может окончательно сформироваться Япония как современная нация. Властители судеб Японии чувствуют себя примерно так, как чувствовала себя царская монархия в начале этого столетия. И по зловещей иронии судьбы правящая Япония ищет выхода из своих невыносимых противоречий на полях той самой Маньчжурии, где царская монархия получила столь тяжкую предреволюционную рану.
Как повернется ход событий на Дальнем Востоке в ближайшие дни или недели, предсказать нелегко: за работой здесь слишком много противоречивых факторов, пересекающихся в разных направлениях. Подвести им конъюнктурный баланс тем труднее, что само японское правительство, именно как правительство предреволюционной эпохи, отличается чрезвычайной неустойчивостью и склонностью к неожиданностям. Но как бы ни сложились события в ближайшие недели, общий их ход можно предвидеть почти безошибочно. Если бы даже удалось сейчас приостановить развитие японских военных операций и тем предотвратить их непосредственное превращение в войну по широкому фронту, это значило бы все равно не более как передышку.
Правящая Япония увязла в Маньчжурии. Лига Наций пытается ликвидировать конфликт (поскольку она действительно стремится к этому) ценою новых уступок Японии за счет Китая. Это значит, что даже при самом благополучном исходе нынешних военных операций Япония увязнет в Маньчжурии еще более. Китай будет ощущать японские «права» в Маньчжурии как острую занозу в босой ноге. Правда, Китай обессилен хозяйничаньем военных гоминьда-новских клик. Но национальное пробуждение Китая остается фактором грандиозной исторической важности, и этот фактор будет расти. Чтоб удерживать свои позиции, Япония вынуждена будет неизбежно прибегать к новым и новым военным экспедициям. Необходимость посылки новых войск будет, в свою очередь, порождать стремление оправдать издержки путем расширения своих «прав», т. е. путем новых захватов и насилий. Этот процесс имеет свою автоматическую логику. Международное положение Японии будет становиться все более напряженным. Военные расходы будут непрерывно увеличиваться, первоначальные соображения экономической выгоды в ходе вещей подменятся соображениями военного престижа. В стране будет расти недовольство. Маньчжурия может при этих условиях стать для японской монархии тем, чем Марокко стало для испанской монархии, притом в более короткий срок.
Не может ли нынешняя завязка в Маньчжурии привести к войне между Японией и Советским Союзом? На этот вопрос, как и на предшествующий, я могу, разумеется, ответить только как наблюдатель, не посвященный в планы и намерения правительств и судящий исключительно на основании объективных признаков и логики вещей. Со стороны советского правительства можно во всяком случае считать абсолютно исключенным желание конфликта с Японией. В этом вопросе в высшей степени поучительно проследить совсем свежую эволюцию французской официозной печати. В первые недели японской интервенции «Тан» не успевал повторять: бояться надо не Японии, а СССР, который явно затевает агрессивные действия. Телеграммы о концентрации советских войск сыпались как из рога изобилия. Этим достигнуто было необходимое раздвоение внимания и выигрыш времени для японских военных властей. Когда бессилие Лиги Наций обнаружилось с достаточной убедительностью, французская официозная печать поставила себе задачей — вернее, ей поставлена была задача — примирить правительства великих держав с совершившимся фактом и побудить их пойти как можно дальше навстречу Японии. С этого момента «Тан» стал заверять, что не может быть и речи о вмешательстве СССР, дело идет о чисто местном конфликте, о провинциальном эпизоде, все будет урегулировано как нельзя лучше, не нужно волноваться и вмешиваться: Япония сама хорошо знает, что ей нужно в Маньчжурии.