Речи по радио помогут национальным секциям бороться против клеветы сталинской бюрократии. Той же цели послужат и говорящие фильмы.
Большевики-ленинцы разъезжаются после случайного и короткого слета с новым запасом сил и несокрушимой уверенностью в правоте своего дела.
[Ноябрь 1932 г.]
О состоянии левой оппозиции (Письмо секциям)
Самым важным результатом копенгагенской поездки явилась, несомненно, встреча оппозиционеров нескольких стран. Первоначальная мысль состояла в том, чтобы вызвать десяток товарищей из ближайших к Дании пунктов для принятия необходимых мер предосторожности. Прибыло на самом деле 24 товарища (два с запозданием), в том числе наиболее ответственные работники нескольких секций, а с сочувствующими всего около 30 человек.
Когда Сталин по радио сообщил капиталистической полиции о собирающейся в Копенгагене «конференции троцкистов», то это была ложь. Возникнув случайно, копенгагенская поездка не могла не застигнуть левую оппозицию врасплох. Подготовительные работы к конференции находились еще в первой стадии. Не могло быть и речи о принятии в Копенгагене платформы или программных тезисов. Далеко не все даже из европейских секций были представлены, и далеко не все прибывшие товарищи имели полномочия. Конференции, к сожалению, не было и по ходу обстоятельств быть не могло.
Незачем, однако, говорить, что съехавшиеся товарищи широко использовали возможность познакомиться друг с другом и обсудить на частных совещаниях наиболее неотложные и острые вопросы. Результаты получились самые благоприятные. Непредвиденная, спешно импровизированная встреча двух десятков большевиков-ленинцев из семи европейских стран войдет, несомненно, очень важной датой в историю нашей международной фракции.
Левая оппозиция сильно выросла. Кадровые работники знают историю левой оппозиции в разных странах, свободно ориентируются в теоретических и политических вопросах и представляют собою, все вместе и каждый в отдельности, большой политический опыт. Длившиеся несколько дней совещания внесли в среду съехавшихся крепкую спайку, которая плодотворно отразится на всей дальнейшей работе. Нисколько не впадая в официальный оптимизм, можно с уверенностью сказать, что все участники совещания увозили с собой новый запас сил и уверенности.
Испанская оппозиция
Один вопрос омрачал совещание: это положение в испанской секции. Если раньше в среде интернациональной левой наблюдались известные оттенки в отношении к болезням и ошибкам испанской оппозиции, то на совещании эти оттенки совершенно исчезли перед настроением общей тревоги. Все участники были совершенно единодушны в том, что с испанскими товарищами надо объясниться открыто и начистоту и что объяснение ни в каком случае не должно на сей раз ограничиваться верхами оппозиции: только доведение спорных вопросов до сведения всех без исключения членов секции может вывести испанскую оппозицию на правильную дорогу.
Было бы преступно закрывать далее глаза на действительное положение или прикрашивать его: если нам не удастся своевременно добиться полной ясности путем открытого объяснения по всем спорным вопросам, — а их накопилось слишком много, — то толчок событий может развести нас в разные лагери.
Испанская секция, к сожалению, не была представлена на совещании. В последний момент помешали, по-видимому, случайные обстоятельства. Но я позволю себе выразить уверенность в том, что, если бы руководящие испанские товарищи меньше замыкались в своей среде и проявляли больше интереса к своей интернациональной организации, они без труда нашли бы дорогу на копенгагенское совещание.
Но главное несчастье испанской оппозиции в том именно и состоит, что руководители ее все время отгораживали свою организацию от внутренней жизни и внутренней борьбы других секций и тем лишали ее доступа к незаменимому интернациональному опыту. Поскольку же испанской секции приходилось все же в силу официального положения вмешиваться в интернациональные вопросы, вожди ее, совершенно не связанные ни опытом других секций, ни общественным мнением собственной организации, руководствовались личными симпатиями, связями или антипатиями. Марксистский анализ обстановки и разногласий они слишком часто заменяли — надо сказать откровенно — мелкобуржуазным психологизмом и сентиментализмом. Так было в вопросе о Каталонской федерации (Маурин), где надежда отдельных барселонских товарищей на «личные дружественные отношения» долго заменяла принципиальную борьбу с мелкобуржуазным национализмом и этим затормозила развитие левой оппозиции в самый острый период. Так было в вопросе о Ландау, которого Comunismo неожиданно объявлял своим сотрудником, после того как Ландау, обнаружив свою полную несостоятельность и оказавшись в меньшинстве, покинул левую оппозицию. Так было в вопросе о разногласиях во французской секции, где испанские товарищи в частном порядке соглашались, что и идеи и методы Росмера никуда не годятся, а публично поддерживали Росмера, если не прямо, то косвенно, на том основании, что Росмер лично им более «симпатичен», чем противники его. Так было в вопросе о Милле, которого руководящие испанские товарищи сочли возможным выбрать своим представителем в Интернациональный Секретариат, после того как политическое ничтожество Милля оказалось совершенно разоблачено. Во всех этих случаях мы ни из Мадрида, ни из Барселоны не слышали и звука принципиального обоснования или политического объяснения.