Только теперь Троцкий стал понимать, какие формы начинает принимать раскол в правительстве. Собственно, это был не столько раскол, сколько последовательная изоляция самого Троцкого. Режим становился все более отчетливо административным, параллельно конфликт между личностями превращался в борьбу между группировками в правящей верхушке. И тут обнаружился поразительный факт: у Троцкого не было своей группы. Он был знаменит — и совершенно бессилен.
Некоторые его взгляды пользовались популярностью; у него были сторонники. Но он оказался совершенно неспособным организовать их в эффективную силу внутри государственной структуры.
На первых порах это было далеко не очевидно. Троцкий еще мог высказывать свои взгляды; он еще был членом Политбюро, а Ленин еще пользовался безграничным авторитетом. Подлинные взаимоотношения, предопределенные складывавшейся партийной структурой, были пока скрыты. Беспомощный внутри этой структуры, Троцкий фактически полностью зависел от благосклонности Ленина. Но по мере того как состояние здоровья Ленина ухудшалось — в мае 1922 года он перенес первый удар, — звезда Троцкого начала клониться к закату.
Партийно-советский аппарат, быстро каменевший под сталинским руководством, приобретал собственную инерцию. Несомненно, Ленин имел в виду именно этот процесс, когда на одиннадцатом съезде партии в 1922 году обронил многозначительное сравнение, сказав, что на посту главы советского правительства он чувствует себя как шофер, вдруг увидевший, что его «машина вышла из-под контроля».
Троцкий приводит разговор с Лениным в начале декабря 1922 года. Частным, неофициальным образом Ленин снова предложил ему стать одним из его заместителей. Троцкий опять заявил, что все трудности порождены самим аппаратом, на что Ленин ответил: «О да, наш бюрократизм чудовищен», — и предложил, употребив слова, некогда сказанные самим Троцким, чтобы Троцкий «перетряхнул аппарат». Троцкий заметил, что он имел в виду не только советский аппарат, но и партийный, потому что вся беда в переплетении этих двух аппаратов и «взаимном прикрывании» разных «влиятельных групп, концентрирующихся вокруг иерархии партийных секретарей». Заканчивая разговор, Ленин сказал, что Троцкий, как ему кажется, хотел бы затеять войну против организационного бюро Центрального Комитета, то есть против канцелярии Сталина. Троцкий, «расхохотавшись от неожиданности», согласился с этим толкованием, и тогда Ленин предложил ему «блок» против «бюрократизма, в целом, и Оргбюро, в частности». Троцкий ответил изысканно вежливым согласием: «С хорошим человеком и хороший блок сколотить приятно».
К концу своей недолгой жизни Ленин был, несомненно, одержим проблемой «бюрократизма». Через несколько дней после этого разговора с ним случился второй удар; чуть позднее, 23 и 25 декабря, он изложил свои опасения в письме своим соратникам. Это было своего рода завещание; хотя юридически оно, конечно, не имело ни малейшей силы, ему придавалось большое значение в силу исключительного авторитета Ленина.
Завещание содержит краткий очерк основных проблем. В нем Ленин дает четкие характеристики шести человек, стоявших тогда во главе партии. В свете очевидной поляризации партии между Троцким и Сталиным главным пунктом завещания была ленинская оценка этих двух деятелей.
Ленин называл их «двумя самыми выдающимися лидерами нынешнего ЦК» и пригрозил, что конфликт между ними представляет роковую опасность. Троцкого он назвал более «способным» (много позже, когда этот документ был, наконец, опубликован, слово «способный» было во всех официальных советских изданиях заменено словом «хитрый») и заявил, что партия не должна припоминать ему его прежние антибольшевистские прегрешения. Он критиковал увлечение Троцкого «чисто административной стороной дела», его «излишнюю самоуверенность» и его «индивидуализм». Характеристика, которую Ленин дал Сталину, была краткой и довольно тривиальной: «Став генеральным секретарем, товарищ Сталин сосредоточил в своих руках непомерную власть; я не уверен, сумеет ли он всегда использовать эту власть с надлежащей предусмотрительностью».
Эта удивительно сдержанная критика была полторы недели спустя — 4 января 1923 года — дополнена довольно резкой припиской о грубости Сталина, нетерпимой на посту генерального секретаря; Ленин советовал партии заменить Сталина другим человеком. Он предостерегал, что в противном случае конфликт между Сталиным и Троцким еще более обострится.
Даже беглого взгляда достаточно, чтобы заметить содержащиеся в завещании противоречия; видимо, сознание Ленина было уже затуманено. Почему, в самом деле, он упомянул Сталина и Троцкого как двух самых выдающихся членов ЦК и противопоставил их друг другу? Совершенно очевидно, что речь шла не о личных талантах; это было продиктовано непомерной властью, которую захватил Сталин. Создается впечатление, что Ленин и сам не вполне мог переварить то, что произошло — превращение людей в «силы». Затемнение ленинского обычно ясного сознания проявилось также — несколько иронически — в его характеристике Бухарина, «любимца партии» и ее «выдающегося теоретика», который в то же время, однако, схоластичен и не вполне в ладах с диалектикой. С диалектикой — этой вершиной марксизма! Ее сутью!
Много лет спустя, развенчивая Бухарина, Сталин процитировал это замечание. Оно изумило его наивных слушателей: как мог крупнейший теоретик партии быть не в ладах с диалектикой?
В декабре 1922 г. смерть Ленина казалась неминуемой. В следующем месяце он не смог присутствовать на заседаниях Политбюро. По мере того как его присутствие перестало ощущаться, Троцкий начал обнаруживать, что ему противостоит совершенно неожиданная коалиция, против которой он был бессилен.
Разумеется, Сталину пришлось теперь просить Политбюро санкционировать ту власть, которой он уже обладал де-факто как генеральный секретарь; номинальная, «конституционная» власть, естественно, сохранялась за Политбюро. Сталин объединился с двумя ленинскими приспешниками — Зиновьевым и Каменевым. Это был предельно простой союз: он сводился всего лишь к договоренности всегда голосовать заодно.
Без Ленина Политбюро состояло из полудюжины человек; стоило еще хотя бы одному члену проголосовать вместе с тройкой, и она автоматически добивалась своего; поскольку другие не заключили между собой союза, никаких трудностей у тройки не было. Особая прелесть этого сговора состояла в том, что он оставался до поры до времени тайным — пока тройка не распалась изнутри!
Сговор был направлен, конечно, против Троцкого, которого по-прежнему считали самой выдающейся фигурой в партии после Ленина, опирающейся на значительную поддержку масс. Зиновьев был в сущности всего лишь оратором и агитатором; в ораторском искусстве он уступал только Троцкому и был кумиром бесчисленных массовых митингов. Он не отличался, однако, ни способностями, ни энергией; вдобавок, он был известен своим нерешительным, чтобы не сказать трусливым, поведением в трудные минуты. Каменев, человек довольно бесцветный, был женат на младшей сестре Троцкого Ольге; это был добросовестный и интеллигентный труженик, очень образованный и гораздо менее говорливый, чем Зиновьев. Он считался умеренным. Эта пара всегда составляла политический тандем, хорошо спаянный их взаимодополняющими качествами.
В тайном союзе тон задавал, на первый взгляд, Зиновьев; Каменев играл роль его соратника, а Сталин, поначалу, — младшего компаньона.
Троцкий проиграл после первых же ходов. В Политбюро у него не было преданных соратников; он мог действовать только убеждением, а тут его способности играли, увы, двойственную роль: когда искусные доводы неубедительны, они раздражают.
Самой любопытной психологической деталью всей этой истории было то, что Троцкий даже не подозревал о существовании тайного блока. Это свидетельствовало о том, что его уже начали вытеснять из центра власти. На протяжении 1923 года становилось все яснее, что Сталин распоряжается могущественным аппаратом, хотя даже тогда пристрастие большевистских интеллектуалов, прежде всего Троцкого, Зиновьева и Каменева, к теоретическим идеям приводило их к систематической недооценке роли этого аппарата. Бывший секретарь Сталина (Бажанов) вспоминает, как его удивляли умники вроде Зиновьева, которые могли не обращать внимания на такой очевидный факт, что все партийные руководители в стране назначались Сталиным.