Истинная трагедия Троцкого заключалась не в его личных мучениях, а в обнаружившейся несостоятельности его интеллектуальных построений, более того, в той ограниченности, которая помешала ему это понять. «Классический марксизм» был осуществлен на практике кошмарной действительностью большевизма, из чего следует, что в «чистой» своей форме он не мог помочь Троцкому ни влиять на событиями в конечном счете понять их. «Завоевания Октября» оказались сокрушительным ударом по обедненному марксизмом мышлению Троцкого.
Учредительный конгресс Четвертого Интернационала открылся 3 сентября 1938 года. Троцкий потратил на его подготовку все лето. Он написал и проект программы, и ряд резолюций.
Конгресс вылился просто во встречу 28 последователей Троцкого, представителей организаций в одиннадцати странах. Они собрались в доме Альфреда Росмера невдалеке от Парижа. Совсем недавно погибли Седов и два секретаря Троцкого, Рудольф Клемент и Эрвин Вольф, убитые в 1936 году в Испании агентами НКВД. В этой атмосфере убийств и шпионажа целесообразно было ограничиться лишь одним полноценным заседанием. Конференция продолжалась с утра до вечера без перерыва. Никто из посторонних не был допущен. «Русская секция» Четвертого Интернационала была «достойно представлена» — Зборовским. Среди немногих посторонних лиц, присутствовавших на заседании, была переводчица Сильвия Агелоф, молодая женщина из Нью-Йорка. Она появилась в Париже незадолго до конгресса и познакомилась там с человеком по имени Жак Морнар, который ожидал ее за дверями комнаты, где проходило заседание.
Председательствовал на конгрессе Макс Шахтман; были прослушаны доклады Троцкого и приняты подготовленные им резолюции.
«Доклад об успехах», сделанный Пьером Невилем, ясно показал всю пустоту предприятия. За громким набором названий — Исполнительный комитет, Международное бюро, Секретариат — практически ничего не стояло. Преследования агентов НКВД усугубили неспособность Движения расти. Количество членов в «национальных» группах было смехотворно малым.
По основным пунктам повестки дня разногласий не было; большинством 19 голосов против трех делегаты утвердили декларацию об основании Четвертого Интернационала. Во время выборов Исполнительного комитета Зборовский пожаловался, что не оставлено места для «русской секции»; Троцкий был незамедлительно введен в состав Исполнительного комитета Четвертого Интернационала в качестве одновременно «секретного» и «почетного» члена, но, так как он был, естественно, ограничен в передвижениях, было решено, что «русскую секцию» будет и впредь представлять Зборовский.
Может быть, преждевременно еще рассуждать о перспективах Четвертого Интернационала. Троцкий, естественно, сравнивал свое предприятие с историей большевизма — маленькая группа, не обладающая никаким влиянием, изменяет историю.
В этом надежда всех мелких движений. Но незначительность сама по себе не является, конечно, гарантией будущего величия. И в случае Троцкого трудно избежать впечатления, что история вряд ли предоставит его детищу случай повторить победу Ленина. Если целью является смена режима, свергнувшего демократических наследников царизма, то здесь трудно найти роль для марксизма Троцкого.
Он никогда не заявлял о чем-нибудь большем, чем простая верность Марксу и Энгельсу, поэтому любая деятельность, связанная с его именем, может быть лишь формой «чистого марксизма» — отличного от марксизма в понимании лидеров любого из существующих марксистских режимов. Имя Троцкого пережило его практически лишь как символ. За исключением разрозненных групп, почитающих хотя бы часть его сочинений и называющих себя троцкистами, что безусловно смутило бы самого Троцкого, для всех сегодняшних левых Троцкий окружен ореолом опального ментора. Лишенный официальных регалий «классического марксиста» он стал одним из немногих народных героев, стоящих за чистоту революционных идей. Его неспособность удержать власть — доказательство его чистоты — уже сама по себе превратила его имя в лозунг.
С потерей сторонников в среде американских интеллектуалов Троцкий начал испытывать денежные затруднения. Среди людей, с которыми он в это время разорвал отношения был и Ривера, агитировавший во время мексиканских выборов 1938 года против Карденаса, который приютил Троцкого в Мексике. Ривера — единственный из всего окружения Троцкого — стал сталинистом. Троцкий покинул Голубой дом после двух лет жизни в нем, и это усугубило финансовые затруднения. К тому же Троцкий гораздо меньше и медленнее, чем раньше, писал. Он так и не пошел дальше первой части «Жизни Ленина»; работа над «Сталиным» подвигалась крайне медленно. Американские издательства были сначала щедрыми: «Даблдэй» выдал Троцкому авансы 5000 долларов за «Ленина» и 2000 долларов за «Обманутую революцию» (книга эта даже не окупила аванса), но к 1938 году издательство «Харпер» уже отказывалось выплатить какой бы то ни было аванс за «Сталина».
Троцкий не хотел писать эту книгу: он предпочел бы любую другую тему, в особенности давно задуманную совместную биографию Маркса и Энгельса. Он предпочел бы писать о любви, о дружбе, о человеческих отношениях. К тому же о жизни Сталина, особенно в ранний период, да и в эпоху Октября, было известно очень мало.
Статьи Троцкого тоже плохо покупались журналами, несмотря на то, что эпоха изобиловала кризисами: усиление Японии, Мюнхен, вооружение России. Троцкому снова пришлось одалживать деньги. Он вел переговоры с университетом о продаже своего архива, но, хотя названная им цена была совсем невысокой, переговоры целый год велись безрезультатно. Несколько его статей были приняты журналом «Лайф» — эссе о личности Сталина, статья о смерти Ленина. Статьи вызывали противоречивую реакцию. Первая из них (октябрьский номер 1938 года) вызвала раздражение попутчиков-либералов, которые бомбардировали редакцию направленными против Троцкого письмами. Троцкий расценил эти письма, как клеветнические, и заявил, что они составлены советскими агентами в Нью-Йорке. Вторая статья так и не была опубликована в «Лайфе»; редакторы требовали «неопровержимых фактов» о зловещей роли Сталина в смерти Ленина. Троцкий подумывал о том, чтобы подать на журнал в суд, но журнал в конце концов заплатил за эту статью. Позднее она вышла в свет в «Либерти».
Зимой 1939 года Троцкий снял в аренду большой полуразрушенный дом в предместье Койоакана; дом был окружен большим садом, в котором разросшиеся лиственные деревья перемежались с кактусами и агавами. По утрам в саду стоял громкий щебет сотен птиц, гнездившихся на старых деревьях. Дом стоял на берегу красивого ручья, который, впрочем, пересыхал в жаркое время.
Троцкий и Наталья отремонтировали дом без затей. Он был обнесен стеной, посетители должны были проходить через массивные железные ворота, которые сторож открывал, предварительно посмотрев в глазок. Полиция выстроила небольшой кирпичный домик в тридцати шагах от входа. Двери и окна были зарешечены, стены были обложены мешками с песком, была установлена сигнализация. Пять полицейских патрулировали вокруг дома круглые сутки, а за железными воротами Троцкого защищали его секретари — их было от восьми до десяти, почти все — американцы. Как и в Голубом доме, молодые троцкисты сначала выполняли функции сторожей у ворот, где впоследствии была возведена наблюдательная вышка; потом они переходили в дом, где выполняли секретарские обязанности, работали по хозяйству и, конечно, принимали участие в ежевечерних дискуссиях. Большая комната около входа в дом была отведена под библиотеку и секретариат: в ней было тесно от стеллажей с книгами, картотек, рабочих столов, пишущих машинок. Из библиотеки можно было пройти в столовую, в которой стоял большой стол светлого дерева, стулья, орнаментированные в испано-индейском стиле, и буфеты. Следующая комната — кабинет Троцкого — была квадратная, с высоким потолком. В ней было много света и воздуха. В кабинете стоял деревянный стол, на полке — сочинения Ленина в красно-синем переплете. Вся обстановка была предельно проста — только самое необходимое. Уклад жизни Троцкого не изменился. Он по-прежнему начинал свой рабочий день рано. Он сохранил свою гордую и величественную осанку, энергичную походку, живость реакций. Хотя его пышные волосы поседели, он не производил впечатления старика.