Надзиратель растерялся, дать тревожный сигналъ, однако, отказался. Мы всѣ столпились около него. Бронштейнъ, стоя впереди всѣхъ, вы нул ь часы и, держа ихъ передъ собой, торжественно заявилъ надзирателю: “Даю двѣ минуты на размышленіе”. Когда срокъ ультиматума истекъ, Бронштейнъ, отодвинулъ ііееопротннляшііагося надзирателя іп. сторону, величественнымъ жестомъ надавилъ кнопку. Затѣмъ мы всѣ, надвинувъ шапки на головы, вышли во дворикъ. Черезъ короткое время щелкнулъ замокъ желѣзной калитки, она съ нпмомъ распахнулась, и во дворикъ, окруженный огромной свитой вооруженныхъ надзирателей, влетѣлъ начальникъ.
“Почему шапки не снимаешь?" ааор.иъ онъ, кинувшись кт. Бронштейну, стоявшему впереди всѣхъ и, по-впдимому, имѣвшему наиболѣе вызывающій видъ: “А ты
почему шапки но снимаешь?'' — сь юстопметвомъ отвѣтилъ Бронштейнъ. “Бъ карцеръ его!”
Нѣсколько дюжихъ надзирателей подхватили Бронштейна и унесли въ карцеръ. Съ тѣмъ же крпкомз. начальникъ подбѣжалъ ко мнѣ и другимъ, съ тѣмп же результатами.
Въ карцерѣ мы просидѣли сутки, послѣ чего насъ, всѣхъ участниковъ “бунта”, перевели въ башшо съ одиночными камерами, и мы вздохнули съ облегченіемъ: наша давнишняя мечта сбылась.
Послѣ этого мы не долго оставались въ московской пересыльной тюрьмѣ. 3-го мая 1900 года насъ, наконецъ, отправили. Мы ѣхали безъ пересадки до Иркутска въ отдѣльномъ вагонѣ. Конвой обращался съ нами хорошо, и это путешествіе было довольно пріятнымъ. Оно продолжалось 13 дней, насъ изъ вагона все время не выпускали, и къ намъ никого не впускали. Бронштейнъ, однако, ни къ чему не обнаруживалъ никакого интереса. Онъ весь былъ поглощенъ А. Соколовской.
Мы прибыли въ Иркутскъ. Тамъ въ тюрьмѣ я провелъ недѣлю вмѣстѣ съ Бронштейномъ п другими товарищами. Затѣмъ мы разстались: насъ разослали въ разныя мѣста. Бронштейна я, однако, не потерялъ изъ виду. Связь между нами поддерживалась перепиской; хотя надо сознаться, поддерживалась она не очень дѣятельно, а потомъ и совсѣмъ прекратилась: не было реальныхъ связей и общихъ захватывающихъ интересовъ.
За то я имѣлъ возможность слѣдить за низіъ по печати. Въ Иркутскѣ выходила прогрессивная газета “Восточное Обозрѣніе”, которую читали всѣ ссыльные, и въ которой почти всѣ они сотрудничали (присылая корреспонденціи о мѣстной жизни, часто содержавшія очень интересный и цѣнный этнографическій матеріалъ).
Такой человѣкъ, какъ Бронштейнъ, не могъ не обратить на себя вниманія, и редакція скоро заключила съ нимъ лестно-выгодный для него, по условіямъ того времени, договоръ о сотрудничествѣ.
При отправкѣ первой статьи, однако, возникъ очень серьезный вопросъ о псевдонимѣ. Рѣшить его было не такъ легко, какъ это можетъ показаться съ перваго взгляда. Назвать себя, какъ большинство поступало, по какому нибудь женскому имени: Тайнъ, Малинъ, Ленинъ, Мартовъ и т. п., пли по мѣсту жительства, Ангарскій. Ленскій, Печерскій и т. п. Бронштейнъ, разумѣется, не могъ уже хотя бы потому, что такъ дѣлали другіе, а онъ не могъ быть “какъ другіе”. Самымъ простымъ выходомъ было бы назвать себя своей настоящей фамиліей, это было бы пъ «исшей степени оригинально: никто такъ пе поступалъ. Но ото было еще болѣе невозможно. ')того вопроса опъ даже пе ставилъ. ІІапиать себя Бронштейномъ значило паисегда прикрѣпить къ собѣ ненаішстиьій ярлыкъ, указывающій на его еврейское происхожденіе. Л ото было какъ разъ то, о чемъ онъ хотѣлъ, чтобы псѣ, какъ можно скорѣе и основательнѣе, забыли. Нго отчужденіе отъ родителей въ ранней молодости, пожалуй, въ значительной степени можно объяснить нежеланіемъ имѣть передъ собою слишкомъ реальное напоминаніе о его національности: отецъ имѣлъ типичныя черты и повадки еврея.
Наконецъ, выходъ былъ найденъ. Бронштейнъ открылъ имѣвшійся подъ рукой итальянскій словарь, и первое» слово на страницѣ должно было стать его псевдонимомъ. Слово ото окапалось “ЛпГиіоіо" (противоядіе). II Бронштейнъ назвалъ себя “Антид Ото”.
Успѣхъ его нт, газетѣ быль такой, что о большемъ и мечтать невозможно было. Нго честолюбіе должно было получить полное удовлетвореніе; во волкомъ случаѣ, максимумъ того, на что можно было расчитывать при данныхъ обстоятельствахъ.
Но, понятно, что вта литературная дѣятельность въ сравнительно маленькой газеткѣ, къ тому же находящейся за тысячи верстъ, не могла заполнять и далеко не заполняла его жизни. У него оставалось очень много свободнаго времени и ищущей выхода анергіи, которую рѣшительно некуда было расходовать. II опъ принималъ дѣятельное участіе во всѣхъ играхъ и развлеченіяхъ, которыми ссыльные старались скоротать время. Особенно пристрастился онъ къ крокету, отчасти, можетъ быть, потому, что характеръ втой игры, болѣе, чѣмъ всякой другой, да малъ особый просторъ проявленію его природной ловкости, сообразительности и находчивости. (I тутъ, какъ всюду и во всемъ остальномъ, гдѣ ему представлялся случай такъ или иначе проявить свою индивидуальность, Бронштейнъ органически пе переносилъ соперниковъ рядомъ съ собой: и одержать побѣду надъ пимъ въ крокетѣ было самымъ вѣрнымъ средствомъ пріобрѣсти злѣйшаго врага въ немъ.
Глава о литературныхъ талантахъ Бронштейна росла и скоро дошла до заграничныхъ революціонныхъ кружковъ. Руководящимъ органомъ русскихъ соціальдеж кратомъ въ то время была из.давівиіаяея въ Женевѣ п тайно переправлявшаяся въ Россію газета “Искра”. Несмотря па то, что во главѣ ея стояли такія силы, какъ Г. В. Плехановъ, родоначальникъ научнаго соціализма въ Россіи; его не менѣе велпкій антиподъ Ленинъ, вождь большевиковъ и вершитель судебъ Россіи впослѣдствіи, Аксельродъ, Засуличъ, Дейчъ, Потресовъ, Мартовъ, — “Искра” не могла пренебречь такою восходящею звѣздою, какъ Брон-штенъ. И онъ получилъ приглашеніе принять активное участіе въ газетѣ. Бронштейнъ не заставилъ себя долго ждать. Онъ бросилъ крокетъ, жену и двухъ дѣтей (второй только что родился) и бѣжалъ изъ ссылки, пробывъ тамъ около года. На время я потерялъ его изъ вида.
Глава пятая.
ЗАГРАНИЦЕЙ.
ІІ-ой съѣздъ 1*. С. Д. Г. II. н расколъ въ иартін. — Г.ольшевпкн и меньшевики. — ІЗронштсГшъ-Троцкій, Плехановъ и Ленинъ.
Въ ноябрѣ 1002 іода я, окончивъ срокъ ссылки, вернулся въ Николаевъ. Тамъ мнѣ скоро пришлось съ головой окунуться въ дѣла мѣстной соціа.іьдемократической организаціи. Хотя память о 5іигпі оті ІЗгап" періодѣ временъ Львова (Бронштейна; еще не умерла, но организація влачила жалкое существованіе. Въ то время, какъ при Бронштейнѣ подпольно-общественное дѣло было все, а частная жизнь революціонера была лишь придаткомъ къ ней (вспомните “Вѣра безъ дѣла мертва есть”;, — теперь интеллигенты, стоявшіе во главѣ организаціи, были заняты своими частными дѣлами, отдавая революціи лишь крохи свободнаго отъ личныхъ дѣлъ времени, да и то еще съ опаской, какъ бы не повредить себѣ и своей кое-какъ налаженной маленькой карьерѣ.
Попятно, что при такихъ условіяхъ, дѣла шли черезъ иень-колоду.
При помощи привезенныхъ изъ Сибири связей мнѣ удалось организовать болѣе правильную доставку нелегальной литературы. Я устроилъ полученіе единичныхъ зкеемиляровъ “Искры”, завелъ свяли съ нелегальной типографіей “Организаціоннаго комитета” и сталь печатать листки. Скоро организація наша пополнилась притокомъ нѣсколькихъ новыхъ интеллигентныхъ силъ, и мы сообща дружно взялись па работу. Мы возобновили изданіе “Нашего Дѣла”, уже въ печатномъ, а не гектографированномъ видѣ, начавъ съ -і-го номера, того номера, на которомъ остановился Бронштейнъ.