Онъ приводилъ своихъ читателей въ трепетъ, съ ужасомъ сообщая пмъ, что Парижъ съ 6-ти часовъ вечера погружается въ мракъ. И не изъ боязни германскихъ цепелиповъ, — въ горячемъ пафоеѣ выкрикивалъ онъ. — а потому, что, въ своей экономической деградаціи. Франція уже дошла до того, что у ноя не хватаетъ угля; и женщины съ мѣшками ходятъ по улицамъ, собирая осыпавшіеся кѵсочкп угля для того, чтобы согрѣть своихъ озябшихъ дѣтей и спарить имъ немного теплой инщн.
А моральная деградація. Французское правительство, ради побѣды по что бы то ни стало (это было время апогея побѣдъ Германіи), въ полномъ согласіи со своими не менѣе варварскими союзниками, пе останавливаются передъ тѣмъ, чтобы для спасенія цивилизаціи, посылать противъ нѣмцевъ африканскихъ чернокожихъ дикарей, въ ранцахъ которыхь (тутъ негодующій пафосъ Троцкаго достигъ высшаго напряженія) и а х о д или отрѣза и и ы я у ш и и ѣ м с ц к п х ъ со л д а тъ.
Дальше моральное одичаніе, пыаывагмое пойиой, идти нс можетъ. Онъ подавлялъ аудиторію обиліемъ фактовъ, одинъ ужаснѣе другого. И его горячее негодованіе и благородный пафосъ передавались слушателямъ; и, наэлек-трпзованные его краснорѣчіемъ, они проникались искреннимъ возмущеніемъ противъ французскаго правительства и его союзниковъ, ведущихъ Европу къ такимъ ужасамъ экономическаго, соціальнаго и моральнаго разложенія.
Правда, всѣ эти ужасы, при всей пхъ дѣйствительной колоссальности, только невинная дѣтская игра въ сравненіи съ ужасами и деградаціей, вызванными безконечной гражданской войной, разразившейся впосіѣдствін въ Россіи. Правда, что невольпо возникаетъ сомнѣніе въ искренности Троцкаго, когда вспоминаешь, что вдохновителями и руководителями этой гражданской войны являются именно Троцкій и его друзья, успѣвшіе стать у власти, н всякими правдами и неправдами старающіеся распространить священный пожаръ этой гражданской воины на всю Европу, которая съ трудомъ уже обрѣла, наконецъ, столь горячо желанный Троцкимъ миръ, и стремящіеся даже перекинуть этотъ пожаръ на весь остальной цивилизованный и не цивилизованный міръ, еще къ ужасамъ этой тлетворной деградаціи не пріобщенный.
Но слушатели его тогда всего этого не могли знать, точно такъ же, какъ не могли они знать о будущей комму-нистпческп-цивплпзаторской роли китайцевъ, и многихъ, другихъ дѣлъ и вещей Троцкаго и его друзей, отъ которыхъ кровь стынетъ, и передъ которымп блѣднѣютъ самые вопіющіе ужасы войны, такими яркпмп краскамп изображенные Троцкимъ передъ его нью-іоркскимп слушателями.
II потому художественная цѣльность пхъ впечатлѣнія ничуть нарушена не была, и тріумфъ Троцкаго былъ полный. Эта часть рѣчи, касающаяся ужасовъ войны, была рѣшительно доминирующей, какъ по объему, такъ и по содержанію, какъ это мы всегда видѣлп п до него у всѣхъ абстрактныхъ сторонниковъ мира во что бы то ни стало, назывались ли они “интернаціоналистами'’, антимилитаристами пли нейтралистами, безразлично.
Отличалась она отъ другихъ не новизною идеи, не глубиною мысли, а исключительно художественностью выполненія.
Разъ война такое ужасное зло, то ясно, что всякій соціалистъ долженъ рѣшительно и безоговорочно быть противъ нея. II тотъ, кто пріемлетъ войну, кто своимъ сознательнымъ участіемъ въ ней, въ топ пли иной формѣ,
нъ той млгі шіой, хотя самой малой п робкой мѣрѣ, такъ пли иначе содѣйствуетъ продленію ея хотя бы на одпнъ день, тотъ яніяется измѣнникомъ, предателемъ дѣла рабочаго класса. II у соціалистомъ, оетанпіихся вѣрными сво-нмъ идеямъ, ст» атпмп отщепенцами ничего общаго быть не можетъ; съ ними не можетъ быть ннкакнхі. отношеній, кромѣ отношеній самой бе.тіюіцадпой борьбы, какъ ст. отъявленными врагами рабочаго класса. Объ атомъ онъ считалъ нужнымъ ааямнть ст. самаго начала, такъ какъ не хочетъ, чтобы на атотъ счетъ у кого-ннбуи* остались какія бы то ни было сомнѣнія. Ото отмежеваніе отъ соціалъ-натріотонъ и предателей (опъ такъ рѣшительно и прямо мсе время выражался), какое бы высокое положеніе въ соціалистическомъ мірѣ они до этого пн занимали, какъ бы они пн назывались: Плехановъ, Вапдсриельде, Тома, Гедъ и т. п.—мсть первое дѣло для всякаго честнаго соціалиста.
Какъ я ни былъ увлеченъ художественной стороной рѣчи, этотъ странный логическій скачекъ отъ ужасовъ • войны къ абстрактному, прекраснодушному, мѣщанекн-наивпому антимилитаризму ^иапс1 імстс рѣзнулъ мое ухо.
Какт. бы тамъ ни было, но тутъ Троцкій не допускалъ никакихъ компромиссовъ и обрушился со всей силой своего краснорѣчія на французскаго соціалиста Тома и цру-гпхъ, навсегда опозорившихъ себя тѣмъ, что вошли въ буржуазныя правительства обороны, признали войну, приняли въ ней сознательное участіе н тѣмъ самымъ взяли на себя отвѣтственность за всѣ изображенныя имъ экономическіе, соціальные и моральные ужасы ея.
А когда онъ заговорилъ о томъ, какъ девять русскихъ волонтеровъ были разстрѣляны на фронтѣ за какое-то нарушеніе дисциплины, краснорѣчіе его достигло наибольшей еіыы, н негодованію его не было предѣловъ. И пусть правительство французское не пытается свалить нею тяжесть этого отврати тельнаго преступленія на военныя фронтовыя власти: оію цѣликомъ отвѣт< тіачпю за него. II пусть Тома не утѣшаетъ еебя тѣмь, что опь этого смертнаго приговора не шцпнеалъ. Кго матеріальной подписи можетъ быть, тамъ не было, но морально его имя ныжжеію тнмъ позорными неизгладимыми Сукнами. II да бу дуть прокляты тѣ соціалисты, которые н ікслі; этого находятъ нозможпость протягивать руку тікимь соціалистамъ, какъ Тома, для какого бы то пн было совмѣстнаго дѣйствія. Тутъ опъ дошелъ до апогея: его бьещее, казалось, изъ самой глубины души, бичующее негодованіе передалось всему собранію, напряженно слушавшему его съ затаеннымъ дыханіемъ.
Это было въ самомъ концѣ 1916 года, незадолго до того, какъ вспыхнула Русская Революція. А въ началѣ 1918 года, Троцкій уже въ качествѣ фельдмаршала, а не скромнаго эмигранта, докладывалъ въ Москвѣ о наруше-, ніяхъ дисциплины въ подвѣдомственной ему арміи. Отъ былого пафоса и лаепфпстскаго негодованія не осталось и слѣда. Онъ спокойно и дѣловито, какъ подобаетъ человѣку на такомъ высокомъ и отвѣтственномъ посту, информировалъ о принятыхъ имъ мѣрахъ и. успокоительно, сообщалъ о томъ, что все обстоитъ благополучно и 10 нарушителей дисциплины арестованы; онъ мимоходомъ лпшь, въ скобкахъ, какъ о маленькомъ досадномъ упущеніи, замѣтилъ: “Къ сожалѣнію они еще не казнены”.
Но публика на Кесерііоп Мееііпд объ этомъ тогда, конечно, не могла знать, какъ она не могла знать, съ какой изумительной легкостью тотъ же Троцкій скоро послѣ этого казнилъ и убивалъ не девять, и не десятки'и сотни провинившихся передъ нимъ солдатъ, п не только солдатъ, но и женъ и дѣтей и другихъ родственнпковъ ихъ, если эти солдаты ускользали отъ кары... й потому цѣльность художественнаго впечатлѣнія опять ничуть нарушена не была.
Я съ нетерпѣніемъ слушалъ Троцкаго, все еще надѣясь услышать отъ него разъясненіе, почему это изъ несомнѣнныхъ ужасовъ войны слъдуетъ, что бельгійцы, французы, сербы и пр. должны побросать оружіе передъ лицомъ побѣдоносно наступающей рати Вильгельма; и какія блага отъ этого могутъ послѣдовать, какъ для побѣжденныхъ бельгійцевъ, французовъ, сербовъ, русскихъ, такъ п для народовъ, находящихся подъ властью правительствъ побѣдителей.
Отвѣтъ скоро не замедлилъ придти.
Онъ былъ до нельзя простъ. Изображенные имъ ужасы войны такъ подавляюще колоссальны, губительны и очевидны для всѣхъ, что не можетъ быть нп малѣйшаго сомнѣнія въ томъ, что рабочіе, больше всего на себѣ испытывавшіе эти ужасы, вернувшись съ фронта, нп одной минуты не смогутъ терпѣть тотъ политическій п общественный строй, который породилъ эти ужасы. Не можетъ быть ни малѣйшаго сомнѣнія, что, придя домой, они немедленно всюду устроятъ возстанія противъ свопхъ правительствъ