Это было настоящее литературное произведеніе, тѣмъ болѣе цѣнное, что я уже давно никакой литературы, ни писанной, ни печатной, не видалъ, не считая, конечно, Житій Святыхъ и рѣдкихъ, проходящихъ строгую жандармскую цензуру и потому офиціальныхъ и С5хпхъ, писемъ отъ родныхъ.
Бронштейнъ, при своей кипучей дѣятельной натурѣ, стремящейся къ властвованію п иовелѣванію, понятно, болѣе всѣхъ насъ долженъ былъ тяготиться вынужденной бездѣятельностью подъ замкомъ въ четырехъ стѣнахъ маленькой каморки, и съ жадностью ухватился за подвернувшійся случай, чтобы въ литературномъ упражненіи разрядить хоть часть накопившейся и льющей черезъ край энергіи и хоть на бумагѣ излить свою злобу и негодованіе на тѣхъ, которые такъ неожиданно и такъ жестоко прервали его дѣятельность, рисовавшую для него такія яркія перспективы.
А задача была для него, въ этой заппскѣ, нелегкая. Онъ долженъ былъ изложить въ ней всю псторію своего ареста, обстоятельствъ, его сопровождавшихъ, п свои показанія на допросѣ у жандармовъ. Наппсать все это надо было такъ, чтобы дать мнѣ полное понятіе о томъ, какъ все это произошло, и, вмѣстѣ съ тѣмъ, не дать улпкъ противъ себя, въ томъ случаѣ, если заппска будетъ перехвачена. И онъ выполнилъ это мастерски. Письмо было полно искрометнаго сарказма, злой сатиры — блестящій памфлетъ.
Надо помнить, что въ то время политическія дѣла не разбирались даже тѣмъ упрощеннымъ судебнымъ порядкомъ, какимъ они велись послѣ 1904 года и до революціи. Судебная реформа Александра П не коснулась дѣлъ политическихъ, и они велись въ дореформенномъ порядкѣ. Не было ни гласности, ни публичности, ни прочихъ атрибутовъ дѣйствительнаго суда. Обвиняемые допрашивались жандармами, при чемъ пмь не только не предъявлялись показанія пхъ товарищей по обвиненію, но п показанія “свидѣтелей”, освѣдомителей и прочихъ. Они не были субъектами судебнаго разбирательства, а только объектами, матеріаломъ, изъ котораго жандармы, вмѣстѣ съ другими ингредіентами, стряпали болѣе или менѣе стройное “дѣло”, по которому къ Петербургѣ чппошшкп министерства юстиціи и внутреннихъ дѣлъ постановляли приговори.
Тогда еще не билъ въ ходу, ставшій впослѣдствіи для политическихъ заключенныхъ обнзателыіимъ, обичай отказа отъ показаній, и большинство обвппяемихъ совершенно наивно длинными показаніями всячески старались выгородитъ себя. Понятію, что все ато било совершенно безполезно, потому что уже фактомъ ареста прнгопоръ обыкп -
веппо билъ предрѣшенъ. ^
Кронштейнъ, конечно, нс могъ зтого не знать. Ьслн а. оіПі все-таки давалт. длиннѣйшія показанія, то, я думаю, не столько для того, чтобы себя выгородить (омъ зналъ, что жандармы не вѣрятъ его ‘‘1001 ночи”, какъ они называли его показанія), сколько для того, чтобы разрядить накопившуюся анергію, злобу и негодованіе и удовлетворить писательской потребности', хотя онъ самъ отого, вѣроятнѣе всего, не сознавалъ. Ьнкъ, между прочимъ, виги язь ятой первой записки, опъ и передъ жандармами не прочь былъ прибѣгнуть къ своей “неотразимой логикі По первую же его попытку сойти со стези “1001 почп и обосновать свое аІіЬі “по логикѣ и здравому < мыслу допрашивавшій его жандармскій полковникъ оборвалъ короткимъ: “А но закону наоборотъ”.
Записки посыпались ежедневно, одна за другой. Я получилъ написанную имъ частушку: “Охъ, и простъ же ты, рабочій человѣкъ”.'., и т. д. Она потомъ вошла въ сборникъ революціонныхъ лѣсовъ.
Нее шло гладко. II я, и Прошитойиъ были очень довольны. Во съ самаго начала, радость наша была омрачена, особенно для Врошптейпа: “переписка" была односторонняя. Такъ какъ его камера была ближе къ уборной, то онъ выходилъ всегда раньше меня, и я не имѣла» возможности воспользоваться его способомъ передачи письма. Коли бы я оставилъ въ уборной записку, Прошнтейнъ могъ бы подобрать со только на слѣдующій день. Ла суткп ее успѣли бы много раза, подобрать уголовные или надзиратели. Невозможность полученія отвѣтовъ оп. меня, естественно очень раздражала его. Со времени обращенія въ марксизмъ, у него такъ много накопилось, что потребность въ обмѣнѣ мнѣніями, была громадна. ‘ Ради Пога, придумай способъ отвѣчать мнѣ", — нервно ааканчппалъ онъ каждую записку. Мнѣ итого хотѣлось не меньше, чѣмъ ему. Наконецъ, намъ удалось придумать способъ, очень простой
п удобный, п дававшій намъ возможность безпрепятственно вести регулярную п обширную переписку.
Бронштейнъ, не теряя времени, предложилъ мнѣ открыть дискуссію но какому-нибудь вопросу, и самъ далъ тему: ‘‘Роль личности въ исторіи”. Я охотно принялъ его предложеніе. Я не зналъ, конечно, насколько полно онъ воспринялъ теорію матеріалистическаго пониманія исторіи. Мнѣ не представлялось, чтобы онъ въ такой короткій срокъ могъ рѣшительно порвать со своей старой точкой зрѣнія и стать па новую, которую онъ, еще такъ недавно, столь энергично и рѣшительно отвергалъ. Самое предложеніе его я понялъ, какъ вполнѣ естественное желаніе, при помощи дискуссіи съ другимъ лпцомъ, получше разобраться въ вопросѣ и самому себѣ точнѣе выяснить свою позицію. Поэтому въ своемъ вступительномъ “рефератѣ” я старался выражаться, по возможности, осторожно, избѣгать рѣзкихъ формулировокъ, ставить точки надъ “і”, боясь спугнуть начинающійся поворотъ. Я былъ жестоко наказанъ за свою осторожность. Бронштейнъ, что называется, раздѣлалъ меня подъ орѣхъ: “Вполнѣ опредѣленную пдею о классовой борьбѣ, ясныя и недвусмысленныя положенія матеріалистическаго пониманія ты потопилъ въ морѣ недоговоренностей и неопредѣленностей”... и т. д., н т. д. Я прямо глазамъ своимъ не вѣрилъ: Бронштейнъ былъ теперь такимъ же рѣшптельпымъ п прямолинейнымъ “марксистомъ”, какимъ онъ раньше былъ его противникомъ.
Когда и гдѣ успѣлъ онъ столько начитаться? На свободѣ, за революціонной работой у него для этого не было времени, а въ тюрьмѣ, кромѣ “Житій Святыхъ” и “Православнаго Вѣстника” онъ ничего читать не могъ.
Какъ бы тамъ ни было, фразеологію марксистскую, опъ, несомнѣнно, усвоилъ въ совершенствѣ и разсуждать о роли личности, о классовой борьбѣ, значеніи производительныхъ силъ и т. п., онъ могъ, какъ самый заправскій марксистъ, п съ присущимъ ему талантомъ. Но, какъ только онъ пытался отъ усвоенной теоріи перейти къ практикѣ, къ марксистскому творчеству, къ примѣненію матеріалистическаго пониманія исторіи къ живой жизни, онъ неизмѣнно обнаруживалъ полное безспліе.
Опъ взялся писать о массонствѣ съ точки зрѣнія матеріалистическаго пониманія исторіи. Онъ досталъ три пли четыре кнпгп по этому вопросу (это было тогда, когда къ намъ уже допускались кой-какія книги) и думалъ, что итого ішолнѣ достаточно. Понятію, что илъ итого ничего іи6 могло пыйты и не6 нышло, и оіп. сіюю загі.ю 01 гаппль.
Однажды, оіп. прислалъ мнѣ длинное іі:іл»6у;к^6ні«6 на тему о Цѣльной и понрсмеііпой платѣ. (Нь агитаціонныхъ брошюркахъ, — обыкіюненію народническаго происхожденія, — иелаеь борьба на іюнремешп ю плату прелинъ (-дѣльной). Нпая, что марксисты осіыну обіцегтиеііііыхъ яиленій 11НД5ГП» іп. состояніи и ростѣ Нрои.шоіителыіыхь СП ЛЬ, ОНЪ. нь разрѣзъ съ устаііокншіііімін я ереін реіюлюпюіюрипь іпглядами, безстрашно защищалъ преим}щестио еді.лыюй платы иередл, нонременіюГі: она унеличннаеп. піігсііспн-ность, а, стало быть, и иронзнодителыюгть труда, она даетъ нолможпость болѣ.е прлннлыіой и научной оціаікн ларабот-ноіі платы, какой достоиігь ютъ пли тругой рабочій и т. і. Интересы пронляодетна были ралоб|)аны имъ прекрасно и иечсрпынаюіцнмъ образомъ. Пт. споемъ унлечепін, оіп» ла-бы.гь только, что рабочій яиляется не ю.іі.ко матеріаломъ, обслужіінаюшпмъ ііроппіпід« тію, по и субт.сктмь, интересы КОТОрвГО, 1П. Концѣ ІЮІІЦоііъ, зГО Проилнотстію ТОЛЖІІО имѣть ісь ни іу. ')го была система Тмі.тра гл. лароцлнѣ6 ).
6
Для поднятія неудержимо имаищііі проц в >дитслі.но< гн труда въ промышленности, больин икн. какъ п і 1 < ти >. одни В|нын оч. иь много говорили, а также дГлади и нитки къ Н|имЬіемт щ т< мы Тпйлора въ споемъ “соиіалн. тнчп ъ. мъ" го.ударіт6ѣ. II въ >т мъ. какъ мы рпдіімі., прѣлаго Троцкаго нр. дв .і хнтплъ ».и««а — прозелитъ Кронштейнъ.