– Ты в порядке? – тихо спросил Морган, хотя ответ был очевиден.
– Да, – проскрипел часовщик. Голос у него исказился больше обычного, сейчас уже до жути напоминая об Уинтере. – Просто иди. Осталось немного. Я чувствую.
Но всё пошло не так.
Между первым и вторым этажом свет вдруг мигнул, а затем вовсе погас. Мгновение абсолютной темноты – и включились аварийные красные лампы. Лифт замер.
В то, что это случайность, верилось слабо.
– Что будем делать? – полюбопытствовал Морган, пару раз без толку пройдясь по кнопкам.
Уилки ругнулся сквозь зубы и ткнул пальцем в ближайшую стенку. С усилием прокрутил в ней дырку, как мог бы обычный человек проткнуть брусок нежирного сыра, и что-то бросил туда.
– Ждать, – выдохнул он и, шатаясь, привалился к чужому плечу. – Стой так. Скоро поедем. Недооценивают…
Дыхание у него участилось, и щёки слегка запали. С трёх сторон вокруг были зеркала, с четвёртой – отполированные металлические створки. Глянцевая поверхность под ногами походила на застывшую воду, и такой же омут расплескался над головой. Это всё напоминало зеркальную коробку с крышкой, опрокинутую на бок. Искажённые отражения изгибались, даже если сам человек оставался неподвижным, как если бы стены дышали, сжимаясь и раздаваясь в стороны.
Морган смотрел на своё лицо, нелепо вытянутое; на дрожащие плечи Уилки, сгорбленного, а потому словно бы ставшего ниже ростом. И гипертрофированные образы в зеркалах постепенно формировали догадку – странную, будоражащую и невозможную.
– Слушай… Тебе ведь страшно?
Часовщик стиснул пальцы, сдавливая чужой локоть до синяков, и вдруг откровенно сознался:
– Очень.
Это было как удар под дых на дне бассейна. Морган воочию узрел стайку пузырьков воздуха, всплывающих к далёкой тёмной поверхности, и лёгкие начало саднить.
– Но как?
Уилки сипло рассмеялся, сминая пальцами куртку у него на груди, и мотнул головой; с утра аккуратная коса уже порядком растрепалась.
– Я же говорил, глупый мальчишка… Панические атаки бывают у всех. Такое… естественное явление. Мне не нравятся закрытые пространства. Никогда не нравились. Даже раньше, когда… Слишком много железа…
Он говорил всё тише и неразборчивей. Тело его весило куда меньше, чем казалось со стороны, словно и не долговязый мужчина цеплялся за чужую одежду, а десятилетний мальчик. Невыносимой была иная тяжесть – инфернального ужаса существа, погребённого заживо. В фанерном гробу на глубине двадцати метров, когда воздух вот-вот закончится; между бетонными перекрытиями в разрушенном здании, где одно неверное движение грозит обрушить на хрупкие кости всю многотонную тяжесть; в реке, под неподъёмным бревном, когда вода неумолимо прибывает, смыкается над искажённым лицом…
В металлической коробке, где каждая поверхность жжёт, как раскалённая, и аварийный красный свет уж слишком напоминает сполохи огня.
Морган чувствовал себя так, как если бы надёжная, неподвижная земля вдруг начала раскачиваться под ногами в ритме самбы.
– Но ты ведь управлял железом, – сказал он, старательно вытравливая из голоса всякий намёк на эмоции, но обида бесстыже сквозила за словами, как хлопья ржавчины – под слишком тонким слоем свежей краски на кладбищенской ограде. – Тогда, у заброшенной школы. Ты заставил решётку сомкнуться и не пустил крысу в канализацию.
Уилки придушенно рассмеялся:
– Не решётку. Я натянул между прутьями кое-что… лунный луч. Он похож на серебро. Блестит… – И добавил вдруг обречённо: – Больше не могу.
И – бессильно соскользнул вниз.
В голове у Моргана пронеслась дикая мешанина образов – раскалённые туфли из сказки про Белоснежку, запечатанные гробы, ряды белых коек в военном госпитале из какого-то фильма. В последний момент он успел извернуться, подхватить и съехать по зеркальной стенке лифта, но так, чтобы часовщик оказался не на полу, а у него на коленях. Как мог, обхватил руками, прижал к себе и замер.
Сердце в чужой груди не билось; дыхание тоже было едва ощутимым. Но часы в кармане упрямо процарапывали стрелками путь по циферблату.
– Ты как?
Уилки шевельнулся, сворачиваясь в комок так, чтобы касаться пола только мысками ботинок:
– Плохо, – откликнулся он сипло. – Но это временно. Они… недооценили. Уже проиграли. Надо только подождать. И я теперь точно знаю, куда идти.
Морган сместил руку и осторожно, самыми кончиками пальцев, погладил его по виску. Несмотря на неопрятный вид, седоватые волосы на ощупь оказались нежными, как кроличий пух, и гладкими, как шёлк.