Выбрать главу

Ни смотреть на отца, ни тем более разговаривать с ним после всего, что произошло, он просто не мог.

Голова пухла – от догадок, от кошмарных теорий, слишком похожих на правду. История Уинтера представала в новом свете. Ему после рождения не повезло оказаться чуть более необычным, чем позволяли человеческие представления. Уилки или фонарщик рано обнаружили его, по-своему окружили заботой и подарили целый парк-тюрьму с игрушками.

«Сколько их ещё? – свербела в висках неприятная мысль. – Сколько их, таких же, как он? Как я?»

– Часовщик приказал выбирать, – бормотал он себе под нос, пока «шерли» ползла дороге, ныряя из одного облака света вокруг фонаря в другое.– Между чем и чем? Между жизнью отца и часовой башней? Но ведь не обязательно снос остановят

после смерти мэра…

Между человечностью и высшей справедливостью?

Между семьёй и удушающим одиночеством Шасс-Маре?

Между правдой Кристин и правдой Уилки?

Между обычным тихим провинциальным городом – и городом, где правят тени?

«Ответ очевиден, если подумать».

Он стиснул зубы и надавил на педаль газа. «Шерли» обиженно заревела и принялась резвее карабкаться в гору. По обочинам шмыгало что-то размытое, вроде оживших клякс; впрочем, это могла быть и игра воображения.

Дома царила давящая тишина. Свет горел только в прихожей. Морган прошёлся по всем этажам, бездумно включая лампы, поставил в гостиной джазовую пластинку в старый, шипящий проигрыватель. Попытался сварить кофе, но только обжёгся и испачкал плиту. Затем почему-то ввалился в студию Этель на втором этаже, сделал несколько заплетающихся шагов по слишком скользкому паркету и откинул крышку пианино.

Чёрно-белые клавиши блестели в свете торшера, как слегка подтаявший цветной лёд. Морган прикоснулся к ним и нажал несколько наугад; череда нестройных звуков заполнила комнату. В горле запершило.

«Дилан может сыграть что-нибудь простенькое. И поёт он неплохо. Гвен ходила в музыкальную школу. Саманта предпочитала флейту – до первого курса колледжа. Почему только я ничего не могу?»

Почему-то мысли крутились вокруг нерождённого ребёнка Гвен. Ему достались гены музыканта по двум линиям – от Этель и этого загадочного брата Вивиана, пропавшего скрипача. Или он мог унаследовать талант рассказчика…

«Только у меня ничего нет».

Крышка пианино опустилась с суховатым стуком. И почти одновременно этажом ниже захлебнулась, захрипела в проигрывателе

пластинка; на часах было без четверти полночь.

«Как быстро идёт время».

– Пора ехать, – прошептал он, и спину точно холодным ветром обдало.

Морган собирался медленно и как-то чересчур тщательно: сходил в душ, вымыл голову и просушил феном, даже ногти на ногах постриг. Надел лучшие джинсы, немного похожие на те, что носил часовщик, и серую кашемировую водолазку, подарок Гвен. Вместо куртки – тёплый плащ, перчатки и бесконечный длинный шарф. На пороге запнулся, развернулся на каблуках и бегом поднялся по лестнице. В своей комнате выдвинул несколько ящиков секретера, достал парфюм и слегка сбрызнул запястья и воротник.

Повеяло горьковатым морским ароматом.

Не оставляла почему-то глупая мысль, что смерть приходит внезапно, и патологоанатомам обычно плевать, насколько ухоженные у тебя руки и чем пахнет от твоих волос… Но вот в пользу Белоснежки как раз сыграло и красивое платье, и безупречная причёска.

Забравшись в автомобиль, Морган угрюмо посмотрел на своё отражение в зеркале заднего вида. Вместо глаз опять мерещились мёртвые тёмные провалы.

– Я не собираюсь подыхать, – сказал он чётко и провернул ключ зажигания.

Часовая площадь показалась внезапно, словно кто-то вырезал из города целый кусок прямо за мостом и наспех сметал края. По краю, вдоль пустых домов, тянулись цепочки фонарей – старых, с тёплыми розовато-оранжевыми лампами, и новых, стерильно-белых.

Уилки ждал рядом со своей башней, почти невидимый в полумраке. На голове тускло сиял золотой венец, и оттого волосы в кои-то веки казались не по-волчьи пегими, а просто светлыми. Из кармашка пальто выглядывал белесоватый цветок вьюна с жёстким стеблем и восковыми листьями.

Морган захлопнул дверцу машины, включил сигнализацию и, болезненно выпрямив спину, пошёл через площадь. Стремительно холодало; кажется, каждые полминуты температура падала на градус. Оттаявшие за день лужи покрывались тонкой корочкой, и