Слишком многое надо было обдумать.
– Пойдём сегодня в бар.
– Угощаешь? – живо среагировала Кэндл. – А после бара – ко мне?
– Да. Нет, – ответил Морган сразу на два вопроса и виновато улыбнулся.
– Дождёшься – затащу тебя в чулан со швабрами, – хмыкнула она и отвернулась к кофемашине – делать капучино для страдающих коллег.
После обеда в приёмной случился маленький апокалипсис – помятая восточная дива с весьма сомнительными документами пришла требовать пособие и привела с собой пятерых детей, причём самому старшему мальчику было всего семь. Пока Ривс пытался переупрямить базу и доказать ей, что “Салима” и “Салема” – на самом деле одно и то же имя, а Кэндл азартно потрошила документы и названивала в социальную службу, требуя переводчика с арабского, Морган нянчился с малявками и одновременно усмирял других посетителей, весьма недовольных задержкой. В итоге один из мальчишек всё-таки вырвался из-под контроля, уронил пальму в кадке и разбил лоб об угол, а восточная дива устроила истерику с подвываниями.
Когда Кэндл надоело это слушать, она подошла к диве и сказала ей на ухо нечто крайне неполиткорректное. Скандал закономерно пошёл на второй виток. К тому времени Морган умудрился кое-как занять детей друг другом и храбро кинулся спасать Кэндл от мести горячих восточных родичей дивы, а диву – от тюремного изолятора…
Разобрались в итоге только к семи часам – и, поразмыслив, двинулись в бар все вместе, вчетвером.
Где-то около десяти часов, между пятым коктейлем и шестым танго с Кэндл, Морган почувствовал, что в груди что-то скребётся. Он зашарил по карманам и с удивлением выудил на свет божий часы, которые совершенно точно утром оставлял на столике у кровати. Внутри бронзового корпуса будто ворочался большой сердитый жук. Откинуть крышку Морган так и не решился. Вместо этого он заказал шестой коктейль и, не дожидаясь, пока его принесут, утащил Кэндл на площадку, подальше от неумело танцующих пар и поближе к тоскливым саксофонам.
Ему было хорошо.
Глава III
На следующее утро Ривс на работу не вышел – выпивки и людей для него оказалось накануне слишком много. Кэндл с Оаклендом, зелёные от недосыпа и головной боли, шёпотом обсуждали несправедливость бренного мира. Морган, по возможности делая работу за всех, насвистывал себе под нос и мысленно благодарил Донну за её ужасающее, но такое действенное варево от похмелья. Посетителей, как это всегда происходит после больших наплывов, почти не было, солнце за окном светило восхитительно ярко… Но когда Морган поднял голову на очередное звяканье колокольчиков над дверью, он подумал, что, похоже, так и не протрезвел со вчерашнего дня.
На пороге стоял фонарщик. Тот самый, и не узнать его было невозможно, хоть ростом он теперь стал ростом с обыкновенного верзилу-баскетболиста. То же нелюдимое лицо, желтоватые глаза, слегка вьющиеся волосы, смоляно-чёрные и блестящие – точь-в-точь как мех на воротнике длинного, в пол, пальто. Только фонаря недоставало.
Увидев Моргана за стойкой, фонарщик кивнул ему, как старому знакомому, и скользящим шагом прошёл к окошку.
– Добрый день, – дежурно улыбнулся Морган. Кэндл всё также ипохондрически выговаривала что-то Оакленду на ухо; с её точки зрения, разумеется, не происходило ничего странного. – Чем могу помочь?
– И тебе привет, чадо, – широко ухмыльнулся Фонарщик. – А я по делу. Точнее, с советом.
– Буду рад выслушать.
В голове у Моргана зазвенело.
Фонарщик тяжело облокотился на стойку и щёлкнул ногтем по стеклу; оно мигнуло и растворилось в воздухе.
– Ты, это, перестал бы уже нос от приглашения воротить. Часовщик сердится, – доверительно прошептал он. В чёрных зрачках поочерёдно вспыхивали огни – малиновый, золотой, зелёный, синий, снова малиновый… Ритм завораживал и вызывал слабую дурноту. – А его лучше не сердить. Он ведь возьмёт и придёт, так-то, малец.
– Не представляю, о чём вы говорите, – ответил Морган спокойно, а в памяти всплыл странный стук в окно в десять вечера два дня назад и шорох в часах – вчера.
– Знаешь, – хмыкнул фонарщик. – Ступай сегодня в “Шасс-Маре”, часам к десяти. И не бойся, дурного ничего не случится. Так, кой-кто на тебя одним глазком посмотрит. До полуночи домой вернёшься.
Морган невольно улыбнулся.
– Как Золушка?
– Да навроде, только заместо феи я буду, – хохотнул фонарщик. – Приходи, Морган Майер.
– Я не знаю, где этот ваш “Шасс-Маре”, – откликнулся он, В голове вертелась одна и та же фраза: “Часовщик сердится”. От одной мысли о том, что Уилки может разгневаться, колени отчего-то становились как желе…