И она снова умолкла.
Морган осторожно выждал почти минуту, а затем спросил:
– И что с того?
– Ну, я уже говорила, что моя старушка – затычка во всех фондах, – глухо откликнулась Кэндл. – Ладно. Не хочу об этом. Обними меня, а? Не будь поганцем, – добавила она грубовато.
Морган понял – без лишних слов.
Он снял пиджак и повесил его на спинку кресла. Подошёл к Кэндл, взял её за локоть и потянул на себя; она выскочила из кресла пружиной, точно только этого и ждала, и замерла.
На своих чудовищных каблуках она была немного выше его.
– Разуешься? – тихо попросил Морган. Кэндл отрывисто кивнула и переступила с ноги на ногу, неловко вылезая из туфель.
Когда она осталась босиком, Морган обнял её, одной рукой притягивая за плечи, а другой – гладя спину под пиджаком; сзади у кроваво-алой блузки был огромный вырез, почти до талии, и Морган бездумно водил сверху вниз – то с нажимом, слегка царапая ногтями, то легко, едва касаясь подушечками пальцев, то медленно-медленно, раскрытой ладонью.
Кэндл вздрагивала и покрывалась мурашками.
А потом он прижался губами к её шее, слегка прихватывая кожу – сперва за ухом, где сильнее всего пахло теми прохладными духами, напоминающими просолённое океаном дерево, потом к щеке и снова к шее, у подбородка. Кэндл дышала мелко и рвано, но не дотрагивалась до него – её руки были плотно притиснуты к бокам и сжаты в кулаки.
Морган очень мягко потянул её за волосы на затылке, заставляя запрокинуть голову, и поцеловал в губы.
Ужасная алая помада была на вкус как апельсины в шоколаде.
Они с Кэндл целовались минут пятнадцать и остановились только тогда, когда она в запале прокусила ему губу до крови.
– Жаль, что обед кончился.
– Да, жаль.
– Я старше тебя на одиннадцать грёбанных лет.
– Как будто это что-то значит.
– Зайдёшь ко мне? Вечером.
Панические нотки в голосе Кэндл сменились привычными трикстерскими, и Морган с облегчением выдохнул.
– Как-нибудь, – пообещал он легкомысленно. – Только матери своей не говори, иначе нас всё-таки поженят.
Кэндл фыркнула и больно ткнула его кулаком под рёбра.
– Вот мерзавец.
Вниз она ушла первой. Морган сперва перерыл аптечку сверху донизу в поисках нужных лекарств, затем долго замазывал ранку на губе “жидким клеем”. Выглядел результат не слишком приятно, но приемлемо.
А вот помада оттираться с воротника отказалась напрочь.
Ривс с Оаклендом, конечно, это заметили, но никто не сказал ни слова.
После работы Морган поехал сразу домой. С отцом ужинать не хотелось, но позвонила мать и сказала, что в гости заглянет Дилан, а значит вечер в баре с Кэндл и компанией отменялся. По дороге он заскочил в супермаркет и набрал фруктовых цукатов – Донна редко закупала такие вещи, а брат их обожал. Мрачно прокручивая в голове два разговора, с Джином и с Кэндл, Морган думал, что помощь хорошо знакомого врача ему наверняка понадобится в ближайшее время.
Когда “почти миллионер” переводит благотворительной организации всё своё состояние, а у простых горожан пропадают куски земли, пострадать может даже совершенно случайный человек.
“А я, к сожалению, не случайный”.
Ещё подходя к дому, он услышал музыку – нежный аккомпанемент фортепиано и мужской голос, выводящий старинную балладу о поэте, которого феи едва не заманили в своё царство. Звук искажался, проходя через приоткрытое окно, но не узнать дуэт было невозможно.
Морган разулся, пристроил пальто на вешалке и поднялся на второй этаж, стараясь не шуметь. Помедлил перед дверью, но затем толкнул её и вошёл.
Дилан допел куплет до конца и только потом сделал матери знак остановиться.
– Привет, Морган, – стиснул он брата в объятьях, ухмыляясь. – Давно вернулся?
Он был в великоватом перуанском свитере совершенно дикой расцветки – жёлтое с зелёным, оранжевое с малиновым, где-то посередине между этническим наивом и полной безвкусицей. Обычные линялые джинсы из-за этого смотрелись едва ли не элементом форменной одежды. От свитера пахло лавандой – похоже, его только что вытащили из шкафа, а рабочий халат и рубашка висели на спинке антикварного стула Этель.
– Только что с работы, – улыбнулся Морган. – Привет, мам. Развлекаетесь?
– Коротаем время до ужина, – пожала плечами Этель. Сегодня на ней было жемчужно-розовое платье из плотного атласа, больше подходящее для оперы или театральной премьеры – о, да, она и не собиралась скрывать, что воспринимает визит старшего сына как праздник. – Всё-таки тебе следовало закончить музыкальный колледж, – обернулась Этель к Дилану.