До машины Уилки дотащил его молча. Морган обвисал на нём, еле-еле переставляя ноги. Мост вихлялся из стороны в сторону, жадно раззявила пасть чёрная река, не отражающая ни звёзд, ни фонарей; небо дрожало и готово было в любое мгновение смяться бумажным фантиком, обнажая беспощадное и холодное сияние. Запоздалый страх перед смертью – или чем-то гораздо более страшным, чем смерть? – так и не пришёл, но Морган не чувствовал также ни эйфории от неожиданного спасения, ни хотя бы любопытства.
Только безразличие – тупое и утомительное.
Уилки нашарил у него ключ в кармане, открыл машину, помог сесть и даже вытащил из тайника под креслом электрическое одеяло.
– Включить? – спросил он негромко.
– А ты знаешь, как это делается? – улыбнулся Морган.
– Хорошо, что ты пытаешься язвить, – кивнул Уилки, подтыкая одеяло. – Значит, не так уж сильно тебя задело.
В занесённой снегом машине сохранялось ещё остаточное тепло. Освещение Уилки включать не стал, а вместо этого развесил под потолком горсть разноцветных искр. Они мерцали и переливались, как рождественская гирлянда, и Моргану начал даже мерещиться запах имбирного печенья и апельсиновой цедры. Уилки тоже забрался на сиденье, привалившись спиной к дверце, и уставился в упор – жёлтыми совиными глазищами, не мигая.
Часы в потайном кармане куртки тикали насмешливо и выжидающе.
– Хочется пить, – с лёгким удивлением констатировал Морган через пять минут. – И ещё я замёрз.
Уилки негромко рассмеялся.
– Наконец-то начало доходить. Я уже думал, что придётся забирать тебя в башню.
Хотя в этих словах не было ничего особенного, Моргана вдруг пробрало до самых костей – не ужасом даже, а чем-то более глубинным, первобытным, давящим, сродни врождённому чутью на опасность. Уилки выглядел совершенно обычным – не огромный, как фонарщик, не нарочито-волшебный, как Шасс-Маре. Однако он настолько выпадал из окружающей обстановки, что к этому никак нельзя было привыкнуть; словно кинематографическое изображение цвета сепии аккуратно вырезали по контуру и вклеили в реальный мир.
Морган отвёл взгляд. Размеренное мигание огонька сигнализации на приборной панели несколько успокаивало и гасило желание немедля выпрыгнуть из машины и бегом припустить вдоль реки, подальше отсюда.
– М-м… что это были за тени? – спросил он только для того, чтобы не молчать. – Фонарщик называл их крысами. И ты тоже.
“Ты” соскользнуло с языка легко, точно в разговоре с Кэндл. Уилки, впрочем, принял это как должное.
– Крысы – крысы и есть, – пожал он плечами. – Сложно объяснить. Это базовое понятие. Как запах. Когда описывают духи, то говорят – шипровый запах, мускусный. Это условные обозначения. Или – пахнет апельсином, фруктами, цветами, лесом после дождя… Это всё сравнения. А из чего состоит запах леса?
– Листья, свежие и сухие, земля, иногда грибы, цветы, трава, животный запах, – перечислил Морган, сосредоточенно хмурясь. Даже такая простая вещь, как аромат леса после дождя, вспоминалась сейчас с трудом.
– А чем пахнут листья? – без улыбки спросил Уилки.
– Зелёной свежестью? – осторожно предположил он.
– А зелень и свежесть? Какой у них запах?
Морган честно обдумывал ответ секунд тридцать, а потом сдался:
– Не знаю. Проще найти настоящий лист и дать его понюхать, чем объяснить.
– Вот именно, – легко согласился Уилки, склонив голову к плечу. Он по-прежнему глядел, не мигая, но по-птичьи жёлтый оттенок глаз потеплел и теперь больше напоминал расплавленное золото или солнце на закате. – Проще показать. Ты видел листья, ты почувствовал их запах. Теперь единственное, что я могу сделать – рассказать, где растут деревья. Насколько они ядовиты.
И Морган понял.
– Откуда берутся тени?
– Из темноты, – туманно ответил Уилки. – Сто лет назад всё было проще – вот холмы, а вот человечьи земли. А потом грянула война, и холмов не стало. Земля впитала железо, кровь и много смертей, стала рыхлой – и расслоилась. Я не знаю, что находится там, на другой стороне; может, холмы, хотя я и не верю в это. Но пустота между слоями порождает их, крыс из подвала мира.
Машина качнулась и поплыла – или так казалось из-за хаотического мельтешения искр над головой. Окна затягивала плотная белая пелена, куда более густая, чем могла быть из-за одного только снега.
Морган с трудом разогнул онемевшую руку и попытался разыскать под сиденьем флягу с виски, но едва не упал. Уилки подхватил его за шиворот, водворил на место.
– Пить хочу, – пожаловался Морган, кутаясь в одеяло. Он чувствовал себя как никогда маленьким и беспомощным. Последний раз такое было лет шесть назад, когда он подхватил какую-то жуткую разновидность гриппа и слёг с такой температурой, что не чувствовал собственного тела. Тогда не помогали никакие лекарства, но через три дня болезнь отступила – сама.