В пестрые снежные сумерки он был обрадован неожиданностью: Мария пришла к нему сама, пришла немного смущенная и, деловито охлопывая с себя крупные хлопья снега, зачем-то стала оправдываться:
— Я тут, Саша, поблизости была...
Он торопливо помог ей раздеться и втащил в комнату, к жарко натопленной печке.
— Грейся!
— Я не озябла, — улыбнулась Мария, усаживаясь возле печки. — Мне не холодно.
Александр Евгеньевич уселся возле нее и охватил ее плечи руками. Тогда Мария, вся обессилев, приникла к нему, вздохнула и без улыбки на сразу сделавшемся строгом лице медленно и проникновенно сказала:
— Знаешь, я пришла совсем к тебе... Я больше не могу...
32.
Валентина пришла к Марии на ее новую квартиру, огляделась вокруг, осмотрела каждый уголок и весело крикнула:
— Ну, вот давно бы так!
Александра Евгеньевича не было дома. Подруги могли поговорить без помехи. Валентина воспользовалась этим и засыпала Марию десятками вопросов. Но Мария сначала отвечала скупо и сдержанно. Марлю тревожили и угнетали расспросы подруги.
— Стесняешься? — усмехнулась Валентина. — Чего же тебе стесняться? Ты теперь, как говорится, мужняя жена. Смешная ты! Все еще остаешься девчонкой!
И вот Мария возмутилась. Нет, она не девчонка! Она достаточно выстрадала, как женщина. Пусть бы Валентина сама пережила хоть часть того, что выпало на ее, Марии, долю, тогда бы она знала, тогда бы она разговаривала иначе. Нет, она теперь уже не девчонка! Она была матерью, она потеряла ребенка, она...
Пылающее лицо Марии было гневно. Действительно, она уже не была девчонкой. Она выросла. Она показалась Валентине новою, переродившеюся.
— Не сердись, — приласкалась к ней подруга. — Честное слово, я ведь тебя не хотела обидеть!
— Я знаю. Я на тебя не обижаюсь. Мне самой вспомнить о себе, какою я была, тяжело.
— Теперь ты другая, — подтвердила Валентина. — Ты так быстро переменилась.
После некоторого неловкого молчания подруги оправились, и им стало снова, как раньше, легко и просто друг с дружкой. Но неугомонная Валентина не выдержала и спросила о том, что, видимо, ее все время томило:
— Ты теперь, Мурочка, конечно, не сглупишь, не допустишь, чтоб ребенок?..
— Почему? — резко повернулась к ней Мария. — Нет, я непременно хочу, чтоб был ребенок. Непременно!
— Но ведь...
— Хочу!.. Я, может быть, из-за этого и жизнь свою по-новому устроила! Из-за ребенка!
— У тебя ведь был и ты знаешь, какая это тяжесть... — осторожно возразила Валентина.
— Это радость! Слышишь! Радость иметь ребенка! Вот ты сама ничего не понимаешь, хотя всегда суешься учить и наставлять меня. Ребенок — это...
Мария задохнулась от наплыва чувств... И горечь, и тоска, и вместе с тем неуловимое чувство превосходства над подругой душили ее. А слов нехватало, слов, настоящих, убедительных слов не было.
И снова Валентина спохватилась и кинулась успокаивать се.
— Ну, да, конечно. Я не спорю. Если у тебя такая потребность... Это понятно...
— Нет, — овладев собою и покачав головой, возразила Мария, — ты все-таки по-настоящему всего не понимаешь. И мне трудно тебе рассказать, объяснить. Мне трудно...
Оставшись одна, Мария не могла успокоиться. Разговор с Валентиной пробудил в ней тревожные и досадные мысли. Она стала думать. Упорно, настойчиво.
Вот был у нее Вовка, ребенок. Умер и вышло так, что его смерть как будто развязала ей руки, сняла с ее души некую тяжесть, мешавшую стать по-настоящему, прочно и насовсем женою Александра Евгеньевича. Ведь именно так, да, да! Это так выходит: Вовка мешал, при Вовке она не находила в себе сил построить свою жизнь так, как она построена теперь. Ведь все время, все время где-то гнездилось сознание, что Вовка будет как-то стоять между нею и Александром Евгеньевичем. Будет стоять и воскрешать прошлое, вызывать из забвения Николая, первую страсть, первое чувство.
Мария хрустнула пальцами. О, бедный Вовка! Так вспоминать о нем, так думать о нем! Как это тяжело!..
Мысли наползали на Марию. Томили ее, мучили. И ей казалось, что они раздавят ее. Но это только так казалось. Ибо, оттолкнувшись от Вовки, от воспоминаний о нем, она вспомнила о жизни сегодня. Вспомнила об Александре Евгеньевиче. И радость помимо ее воли просочилась в ее сердце.