Кто-то опрометью вбежал во двор и, споткнувшись об коротышку Иванка, грохнулся прямо на нас. Мы разлетелись, как вспугнутые воробьи.
На наших затрёпанных картах безжизненно лежала тётка Горпина, судорожно зажав в руке белую бумажку.
Мы сразу поняли, что это за бумажка. Похоронки приходили и на нашу улицу. Те, кому почтальон, блуждая глазами по земле, торопливо совал бумажку, голосили на все село, рвали на себе волосы, приговаривая отчаянно и безнадёжно: «Ой, на кого ж ты нас оставил?»
А тётка просто упала, как подкошенная серпом. И это было страшнее голошения.
Мне до сих пор видится с предельной ясностью то беспечальное небо, солнечный двор, поросший зелёным спорышем, весело чирикающие воробьи… И неподвижная тётка Горпина на замазюканных картах.
Выбежала из хаты бабушка, помогла тётке прийти в себя. Завела в хату, посадила на лавку. Собрались соседки. Искали утешительных слов и не находили. У самих слезы катились из глаз. Тётка Горпина будто окаменела. Смотрела куда-то в окно остекленевшим взглядом, перебирала концы скатерти пальцами, которые, казалось, одни у неё продолжали жить.
Когда на дворе загустели сумерки, тётка Горпина вдруг вскочила. Никто не успел и глазом моргнуть, как она рванулась из хаты и растаяла в потёмках. Куда было гнаться за нею?
А соседки ещё долго сидели в хате, не зажигая коптилки, и вздыхали…
8
Мы с бабушкой и мамой раз в месяц бывали на хуторе. Это было тяжко. Завидев нас, тётка радостно хлопала в ладоши и сразу же из её глаз градом катились слезы. Дрожащими руками вынимала она из шкатулки Володин орден Красного Знамени, гладила его и орошала слезами. Она страшно исхудала. Казалось, её тело убывало оттого, что она плакала.
Угостив нас дынями, которые так любил Володя, она в который уж раз начинала рассказывать про сына.
Володя попал в зенитчики. Июньским тихим вечером ему здорово повезло. Он угодил в хвост вёрткой нахальной «раме», что сидела в печёнках у всей армии. Зенитчики не успели дотанцевать победный танец возле своего орудия, как сверху на них грохнулось что-то огромное и огненное. Случайно ли подбитый самолёт упал на зенитку, или это фашист-фанатик последним движением руки так направил машину — неизвестно.
И остался на память матери только орден, который не успел получить сын за свой подвиг.
Как-то мы застали тётку в необычном настроении — она улыбалась! А в хате было полно малышей. Тётка Горпина, улыбаясь, притягивала их к себе, как клушка цыплят. И всех мальчиков называла Володями. А они отзывались на Володей. То ли их научили, то ли сами догадались…
— Вот детсадик организовала. А то роются на улице в грязи, в пруд норовят…
Через полгода колхоз построил для детсада хату. Прислали из района молоденькую воспитательницу, и тётка снова осталась в одиночестве, в пустой тишине. Она начала разговаривать сама с собой, с горшками, с ухватами, с рыжим котом…
Тогда мой отец, который уже вернулся с фронта, поехал и забрал тётку к нам. Мы уже жили в другом селе.
Тётка привезла с собой тёмный сундук, горшки, миски и ложки в узле. И выкопанную с корнем берёзку, что посадил Володя, когда уходил на фронт.
9
Я шагал по глубокому снегу, меня хлестали по лицу упругие ветки, цеплялись за пальто рыжие репьи. А в распалённой голове чередой проходили воспоминания, ещё более цепкие и колючие, чем репьи.
Поначалу мы все очень заботливо относились к тётке Горпине. Терпеливо слушали её рассказы про Володю, хотя уже знали их наизусть. В сотый раз разглядывали потемневший от слез орден. Помогали тётке мыть пол, кормить поросёнка. (Наша мама ветеринарный врач — весь день, а иногда и ночь в колхозе.) Вечерами мы читали тётке Горпине книги и газеты, рассказывали о школе. И тётка понемногу оттаивала, как внесённая в хату с мороза вишнёвая ветка.
А потом…
Потом как-то случилось, что мы перестали уделять так много внимания тётке. Она же о нас заботилась не покладая рук: и носовые платки всегда свежие, и ботинки начищены, и обед вкусный. А мы? Забыли, когда её день рождения. Спокойно смотрели, как она ворочает пудовый чугун с картошкой для поросёнка, а потом долго борется с одышкой и не может отдышаться. Недовольно махали руками, когда она начинала рассказывать про сына. Как-то тётка нечаянно опрокинула чернильницу на мою тетрадь. Я вскипел: «Вы, вы своими граблями…»
Последнее время она кашляла. Так кашляла, что ревело у неё в груди. «Грипп», — успокаивающе говорил отец и мчался на поле: он работал агрономом. А тётка уже и спать не могла. Чтобы не будить нас кашлем, она потихоньку шла на кухню и сидела там до утра. А в кухне из окон несёт, с пола дует, из двери свистит ветер.