Шла не орда — шестиклассники. Прямо на луг.
Ребята торопились, словно на пожар.
Едва не сбили на пороге Федину мать.
— Далеко? — попыталась она остановить их.
— К Мите, — быстро ответил Федя. — У нас темновато и стол неровный…
— А не врёшь? — подозрительно спросила мать.
— С какой стати? — рассердился Федя и так дёрнулся, что рукав его пальто затрещал.
Хорошо, что мать не обратила внимания на их пустые руки.
Вчера легонько подул «ветер из-под Гирина», как говорит мать, что означает — с юга. И мороз смягчился. Снег потерял свой ослепительный блеск, стал, как клей, цепляться к лыжам. Но зато не рассыпается и лепится в тугие снежки.
Шестиклассники, наверно, сразу бы начали шумную, бестолковую войну в снежки, к воюющим в суматохе присоединились бы и Митя с Федей, если б не учитель физкультуры.
Степан Аникеевич велел мальчикам и девочкам стать отдельно. Мальчиков он разделил на две команды и девочек на две. «Будет две войны, — поняли Митя с Федей и потянулись туда, где мальчишки расходились по местам, толкая впереди себя снежные шары для крепостей.
К шестиклассникам бежали быстро, а обратно ещё быстрее. Мальчишки забросали их снежками. Мите один попал в затылок — даже в голове загудело. А Феде кто-то из «шестаков» надел на голову целый снежный ком: мол, не лезь, малышня, к шестиклассникам.
Митя и Федя обиделись, отошли к иве, склонившейся над замёрзшим родничком. Отряхнулись и стали вслух честить шестаков. Подумаешь — «старшеклассники»! Четвертаки для них малышня! Дай любому шестаку их задачу на семь действий — ни один не решит!
Хотели уже было домой возвращаться — так обида жгла. Уйдут — кого они этим накажут? Только самих себя.
Остались на лугу.
А тут и войны начались.
Мальчишки воюют по-настоящему, рои снежков летят с обеих сторон, часто попадают, кричат громко «ура», «давай!», «бей!». А девчата эти пищат, ойкают, их снежки попадают в белый свет.
Глядеть на них и слушать их ойканье противно. Но больше не к кому присоединиться.
И Митя с Федей, немного потопав уже замёрзшими ногами, повернули к девочкам. А встревать не отважились — увидит кто-нибудь из одноклассников, засмеёт. «Девчатники! Девчатники!» Да и кто знает, как сами девчата на непрошеных помощников посмотрят.
А удержаться трудно. Хотя девчачьи снежки и летят куда попало, хотя девчата пищат и ойкают, но воюют они по-своему азартно.
Митя от нечего делать наклонился, слепил снежок. Не большой и не маленький, как раз по руке. Сжал, и на нем вода зашипела, счистил неровности.
Если такой снежок в руке, он долго там не удержится…
Девочки перебрасывались, перебрасывались снежками на расстоянии и не удержались, сошлись врукопашную. Визг, кажется, всколыхнул голые ветки ивы над родником, где стояли Митя с Федей.
Митя даже не заметил, когда размахнулась его рука, когда пальцы выпустили снежок. Увидел его уже в полете — красивый, круглый…
И начал приседать от недоброго предчувствия — снежок загибал крутую траекторию, а навстречу ему бежала Нина Жук. Ближе, ближе…
— Бах!
— Ай!
Девочки моментально побросали снежки, сбежались в кучу, ахают, ойкают.
Что там у них стряслось? — вытянул шею Федя.
— Пошли домой! — дёрнул его за рукав Митя.
— Чего? — вытаращился на него Федя. — Успеем ещё задачу решить. Побежали к девчонкам, видно, кому-то глаз подбили…
— Домой, — хмуро повторил Митя.
Федя только удивлённо посмотрел на него и пошёл к встревоженным девчонкам. Туда уже торопился и Степан Аникеевич, который до этого сидел на пеньке и задумчиво смотрел вдаль. А Митя бочком-бочком за кусты и опрометью к своей хате.
Матери дома не было. Разделся, схватил какую-то книжку на столе и скорее на печь. Раскрыл книжку, смотрел в неё и ничего не видел и не понимал — это география или украинская литература.
«Разве ж я хотел? — оправдывался сам перед собой. — Я ж просто так бросил, уж больно хороший снежок получился!»
«А она хотела себе глаз калечить? — с ехидцей отозвался другой голос. — Она что, нарочно на твой хороший снежок наскочила?»
«Ну, а кто видел? — защищался Митя. — Сколько ж тогда снежков летело. Даже Федя не заметил, куда попал мой, хотя стоял рядом. А может, это и не мой…»
Ехидный голос презрительно молчал, отчего Мите стало ещё тяжелее.
Погруженный в невесёлые мысли, не услышал, когда пришла мать. Она загрохотала ухватом в печи, бухнула на пол чугун с тёплой водой. Потом зазвенела вёдрами. Когда вернулась от колодца, долго не могла отдышаться. В другой раз Митя вскочил бы быстро, сам бы сбегал за водой. И курам бросил бы кукурузы, вслух бы посмеялся над смешным петухом. Куры клюют, а он, словно ему совсем не хочется поджаренных зёрен, горделиво похаживает кругом, грозным глазом косит во все стороны. Пока голод не напомнит о себе. И тогда перестаёт чваниться, прыгнет через кур туда, где зёрен погуще, замашет гребнем, затрясёт огненным хвостом…