«Лежишь? — отозвался после продолжительного молчания уже не ехидный, а суровый голос. — А у неё, может, глаз на лоб вылезает, может, она в больнице…»
«Неужели?» — похолодел Митя и слетел с печи.
— Куда ты на ночь глядя? — удивилась мать.
— Я… мне нужно… — Хотел солгать, что в школу на сбор, но язык как будто прилип к нёбу, не смог сказать неправду. — Я… просто так…
Мать, закрывшись ладонями, выглянула на луг. Там темно, пусто. Пожала плечами.
— Только недолго, а то блины остынут! — крикнула вдогонку.
Ко двору Нины ведёт прямая как стрела дорога. Даже поблёскивает под луной. Хоть катись по ней.
Митя выбрал ту, что подлиннее, неудобную, пошёл по хрустящей дорожке, едва заметно вьющейся через огороды. Возле высокого вяза свернул к Нининой хате.
Набирая за голенища снега, украдкой подобрался к окну против полатей, заслонённому вишнёвой веткой.
В этот угол села ещё не провели электричество, и в хате возле матицы висела пузатая лампа с абажуром. Абажур снизу блестящий, пламя яркое, и в хате светло.
Митя прижался носом к стеклу, а глазами прикипел к Нине, которая стояла возле стола и листала тетрадь.
«Ну, обернись, обернись!» — мысленно стал просить.
Нина словно бы услышала его безмолвную просьбу, медленно обернулась. У Мити замерло в груди.
«Ой, хоть бы был глаз… на месте!»
Глаз был на месте! Правда, немного отёкший, покрасневший, но он смотрел, видел! В окно настороженно уставился… Митя подогнул ноги и упал коленями в снег.
«Есть, есть!.. — хотелось вслух запеть ему. — Целый, целый!»
Однако запеть не удалось.
«Глаз цел, — шепнул тот же коварный голос, — а что будет учителю физкультуры?.. Даже если его и не отругал директор, так теперь ни один класс не пустят на луг играть в снежки…»
Митя представил совсем пустой, угрюмый луг с неисчерпаемыми запасами мокрого снега и страшно рассердился. Не на себя, не на Нину, которая так неосмотрительно наскочила на тяжёлый снежок. На луг рассердился.
Столько неприятностей из-за этого луга! Летом туда прибегают футболисты. Разве усидишь в хате, если мячи прямо в твой огород залетают! А ещё есть игры в жмурки, в чижика, в ножик… Мать ругает за все — за рваные ботинки, зазубренный столовый нож, за испачканные зеленью штаны… А иной раз и веником стукнет по спине. «У людей дети как дети», — тычет пальцем на село и совсем не думает, что у «людей» дети живут далековато от луга. Да и они иногда прибегают на луг с противоположного конца села. Особенно на футбольные баталии.
А осенью мучения удваиваются. К футболу, жмуркам прибавляются уроки, и матери приходится брать веник потолще…
«И почему его не вспашут? — искренне недоумевает Митя. — Говорила мать, что ещё в прошлом году решили на правлении вспахать и засеять. Ну и хозяева! Капуста здесь росла бы размером с большой чугун, картошка, морковь, огурцы…»
Скрипнула дверь. И уши Мити очутились в чьих-то крепких руках.
— Это ещё что? — послышался возмущённый голос Нины. — Гляди, какой кавалер нашёлся! Уже к девчатам в окна заглядывает!
Митя что-то лепетал, дрыгал ногами, пытаясь вырваться, пока Нина силком не затащила его в хату. В хате Митя умолк, замер, пылал, как раскалённая железная печка.
— Ну, признавайся — подсматривал? — допытывалась Нина.
— Не-ет! — с трудом выдавил из себя Митя. И словно в ледяную воду прыгнул в пальто и сапогах, — Я… снежок бросил… в тебя… Да не в тебя… так, хорошо слепился, а вы так играли… А ты… тебе в глаз…
— Ты? — округлила глаза Нина. — Ты?..
— Я. — Митя так низко наклонил голову, что даже шея заболела.
— Зачем же ты? — сердито и растерянно спросила Нина.
— Я же говорю — все бросали, шумели, весело вам было… А мы с Федькой стояли, как дураки, а у меня снежок в руках что надо… И ни одного дерева не было вблизи, чтобы бросить.
Быстро-быстро стал рыться у себя в карманах.
— На, — стал вынимать все, что там было: перочинный нож, недавно купленный в сельмаге, крепкую капроновую верёвочку, которая неизвестно как и когда там очутилась, высохшую конфетку. — Только не говори об этом никому, а то никого на физкультуре не поведут на луг. Скажи — какой-то чужой проходил мимо и бросил снежок…