Послушаем их.
— А на том бугре есть… — первым нарушает молчание Толя.
— Не на бугре, а на кургане, — сердито перебивает его Вася. — Бугор — это просто маленькая гора. С неё можно съезжать на санках зимой. А если кто строит хату, так едет к бугру за глиной. Больше ничего в бугре не найдёшь, если даже весь его изроешь экскаватором.
— Есть, — живо отзывается Коля. — Я однажды, когда мама на свёклу меня брала, нашёл в бурьянах на бугре самогонную трубку. Вся заржавела.
Вася даже не посмотрел на него.
— А курган — это историческая гора. Её люди когда-то давно-предавно насыпали. Наверно, своего самого отважного воина здесь похоронили. Носили землю, пока не вырос большой курган. Возле гроба этого воина — оружие золотое, всякие горшки, кувшины, ведра, скалки для будущих историков… Думаете, если они давно жили, так были глупые? — насмешливо щурится Вася, заметив недоверчивые огоньки в глазах Коли.
Коля отрицательно качает головой, давая знать, что он верит Васе.
— Эти вещи, — успокаивает Вася, — и являются сейчас историческими экспонатами. Да что кувшины, горшки!.. — загорается он. — Вот шёл, скажем, домой доисторический мальчик и, ротозей этакий, потерял пуговицу. Ну, донёс штаны в руках, тихонько пришил вторую, чтоб мать не заметила и не отходила его каменной скалкой за пропажу, потому что пуговицы тогда, как все остальное, были в большой цене. А потерянная им пуговица уже не просто пуговица, а ценный экспонат древности.
Коля открыв рот слушает, а его свободная рука помимо его воли тянется к поясу и крутит большую алюминиевую пуговицу, ярко блестящую на солнце. По веснушчатому лицу видно, ему жалко эту пуговицу — он же выменял её за тугой лук с тремя стрелами, — однако рука продолжает разрушительную работу.
— Курганы раскапывают маленькими лопаточками. — Для наглядности Вася поднял свою лопатку. — Экскаватор и близко не подпускают, он все эпохи перемешает, все горшки, кувшины в черепки превратит, все монеты погнёт. Когда появляются первые экспонаты, лопатки отбрасывают подальше и руками перебирают землю. Вынут осторожно экспонат, обдуют пыль и несут в музей.
— И пуговицы в музей? — не верит Коля.
— А ты как думаешь!
Кто знает, как и о чем думал Коля. Наверно, из головы у него не выходила пуговица. И та, старинная, и своя, которую только что бросил в пыль. Значит, всеми своими мыслями он погрузился в археологию.
А Толя, которого так неуважительно перебили в самом начале, разговора, насупился и молча брёл по дороге, думая, как бы Васю за живое задеть (а хотел было спросить, живут ли на бугре, то есть на кургане, ящерицы), вместо этого сказал сердито:
— А на том бугре никто и никогда не хоронил никого, зачем было переться куда-то в степь, если кладбище возле села? И зачем им закапывать в могилах старые ведра? Лучше бы сдали в утиль и сходили в кино. Разве что какая-нибудь корова потеряла «экспонат»…
— Что? — гневно округляет глаза Вася. — Да ты… ты знаешь, когда возникло кино? А ты знаешь, когда впервые появились утильщики? Чем на истории занимаешься? Ворон ловишь?
Толя спохватывается, но уже поздно. Надо же, так разозлился, что ляпнул ерунду. А Вася наступает и не жалеет обидных слов. Толя моргает глазами, невпопад размахивает руками, отворачивается.
И вдруг Толины длинные ресницы замирают, а глаза, бегающие от стыда по сторонам, останавливаются на выгоне, зеленеющем между белых хат. Вслед за глазами туда устремились Толины ноги.
Разгорячённый, Вася ещё бросает едкие слова, но их уже проглатывает прозрачный воздух.
Толя догоняет экспедицию возле магазинчика на перекрёстке.
— Ну, набегался? — У Васи уже кончились обидные слова, и он вынужден обходиться обычными. — Зачем тебе понадобился этот паршивый телёнок?
— И вовсе не паршивый телёнок, он хороший, — смиренно говорит Толя, — белая звёздочка на лбу и шерсть кудрявая, как на ягнёнке. У него рожки растут, поэтому ему хочется почесать лоб. А бабка Ульяна взяла и привязала его посреди выгона — ни дерева вблизи, ни плетня. Обо что почесаться телёнку? Рук-то у него нет… Вот я и почесал…
— Эх ты, «археолог», — машет рукой Вася. — А кол, к которому он привязан, зачем? Пусть чешется сколько влезет.
Толя молчит, поражённый такой простой и гениальной мыслью приятеля. А Вася, воспользовавшись молчанием, ищет доводы посильнее. Иначе с такими трудностями организованная экспедиция на глазах развалится. Ведь в голове у него столько всякой всячины! И про Древнюю Грецию, и про Атлантиду, которая потонула в океане, оставив плавать на поверхности только легенды, и про египетских фараонов… Во, это подойдёт! Вот этим он так поразит своих недисциплинированных археологов, что обо всех телятах забудут.