Не обобрав с велосипеда труху, я поволок его к выходу. Сам спрыгнул с чердака, больно стукнувшись пятками о землю, даже в глазах светлые круги пошли, а его по приставной лестнице снёс, как малого ребёнка, на руках.
И скорее к дядьке. Поделиться радостью.
Забарабанил так, что дядька подпрыгнул на стульчике, уронив на пол что-то тяжёлое. Это тяжёлое громыхнуло сильнее моего стука, и из соседней комнаты выглянула разбуженная тётка.
— Что такое? — тревожно спросили оба, чуть приотворив дверь.
А я стоял и счастливо улыбался. Но в темноте сеней они не заметили моей улыбки и, увидев меня, обеспокоились ещё больше.
Уже в хате, вскинув глаза на часы, я понял, почему они так переполошились — стрелки ходиков сошлись на двенадцати…
Наспех, перескакивая с пятого на десятое, я рассказал всё. Тётка и дядька непонимающе переглянулись. Пришлось начать снова, немного спокойнее.
— А, — с облегчением вдохнул дядька. — Велосипед нашёл!
А тётка плюнула в сердцах и, бормоча что-то, пошла досматривать свои, как она говорила, вещие сны.
— Так ввести? — рванулся я к дверям.
— Зачем? — кивнул головой дядька. — Пошли во дворе посмотрим.
Вышли.
— Да-а, — поскрёб затылок дядька, увидев в лучах моего фонарика находку. — Долгонько лежал, долгонько… Это же когда я его туда забросил?.. А ну, айда в хату!
— А велосипед?
— Да кто его возьмёт, такой… — не договорил дядька.
Все же я подтащил велосипед к самому окну, чтоб через стекло видеть руль.
В хате дядька прошаркал к своему железному сундучку, стоявшему под его кроватью. Долго копался там, пока вытащил пачку старых фотографий. Принялся по одной перекладывать, рассказывая бегло, что это за фотография и кто на ней изображён.
Я нетерпеливо заёрзал: велосипед во дворе, как бы его не увёл кто из проворных ребят, а этих рассказов, я уже знал по опыту, хватит до самого утра.
— Дядьку, — несмело напомнил, — вы ищите ту… где велосипед.
— Ага, ага. — Дядькины пальцы задвигались проворнее.
Однако ещё, наверное, прошло полчаса, пока он наткнулся на нужную фотографию.
— Вот, — торжественно объявил наконец дядька.
Я взглянул. Небольшая, пожелтевшая от времени фотография. Человек десять стоят в «мёртвой позе», положив руки на рули велосипедов. Четырёх ещё кое-как видно, а другие расплылись в жёлтом тумане. Среди тех «затуманенных» я лишь по маленькому росту распознал своего дядьку.
Ничего особенного. Фотография как фотография. Однако чтоб не обижать дядьку, я произнёс восторженно:
— Интересно!
— Да, интересно, — подхватил дядька, — Интересно тогда было… Спасибо тебе, спасибо… Хоть то уже и не велосипед, а память будет.
У меня радость так и покатилась из груди, вот-вот совсем исчезнет.
— Дядьку… — залепетал я. — Я ж так хотел… чтоб свой… не кланяться Витьке…
Дядька внимательно посмотрел на меня.
— Да, — спохватился, — что я говорю? Зачем он мне? Бери… Только мороки с ним будет!
— Спасибо, ой, спасибо! — шёпотом, чтобы не разбудить тётку, выкрикнул я.
И придвинулся к столу, другими глазами взглянул на пожелтевшую фотографию.
— Дядьку, а когда это?
— Это, — подсел ближе дядька, — в сороковом, когда я учился в техникуме. Был у нас тогда велопробег Вороньки — Прилуки. Сто пятьдесят километров. Повязались через грудь красными широкими лентами с лозунгами и двинули. Дорогой помогали колхозникам косить сено, читали лекции… Эх, и до сих пор слышу запах того сена… Лежим, сморённые дорогой и косовицей, а сон не идёт. Запахи отовсюду, звезды в небе, как горох, рассыпались, где-то гудит-рокочет трактор… Лениво перебрасываемся словами. А когда откашляется Ваня Стражников, затихаем. И он начинает: «По-над лугом зелёненьким, по-над лугом зелёненьким брала вдова лен молоденький…» Мы все разом как грянем: «Брала вдова лен молоденький…»
Я онемел, большими глазами смотрел и не узнавал своего дядьку. Неужели это он рассказывает — неразговорчивый завфермой, которого все за глаза и в глаза зовут Молчуном?.. Неужели он когда-то носился на велосипеде, пел песни?..
— Грянем, аж сено дрогнет, — говорил каким-то отмякшим голосом дядька, глядя на фотографию и, наверное, не видя её, — потом другую заведём — веселее, звонче… И так до утра, пока небо не побелеет…
— До каких пор вы там будете сидеть, полуночники? — донеслось из спальни; дядька вскинулся и поник. Морщинки, что немного было разгладились, снова тяжёлыми волнами наплыли на его лицо.
— Сейчас, сейчас кончаем! — поспешно произнёс он туда, в спальню, а мне: — Забирай! И ещё, — осторожно покопался в сундучке, — на вот ключ. И этот возьми, пригодится… Ох и работы же там…