Велосипед я нёс на плечах: колеса были «босые» — резина за такой длительный срок истлела. И спрятать его пришлось в густой кукурузе, поскольку двери хаты были заперты, а мне самому был один путь — через окно.
Только я коснулся головой подушки, как передо мной побежала серая лента дороги, замелькали деревья по сторонам, пахнуло в лицо свежим ветром. А это что вздымается, трепещет на груди? Нагнул голову, глянул. Да это же широкая красная лента! А на ней — глазам своим не верю! — «Чемпион Калининского района…». Пока я осматривался, что-то тёмное появилось рядом со мной и начало меня обгонять. Я зыркнул на него уголком глаза и вспыхнул — меня, чемпиона, обгоняет Витька! И если бы сам, а то на раме примостилась Галька и хохочет злорадно, показывая все свои зубы… Я просто упал на руль, что есть мочи даванул на педали… Аж цепь зарычала рассвирепевшей собакой. Вскоре исчез позади и распаренный от непосильного соревнования Витька, и зубоскалка Галька… Осталось только серое полотно дороги да упругий встречный ветер…
По той дороге я и катил до самого утра, пока мать не остановила, не совсем вежливо дёрнув меня за рукав.
Первые тревоги и радости
— Не рано ли тебе, хлопче, гулять с девчатами? — сразу же накинулась на меня мать.
Я честно, открыто глянул ей в глаза, а в них не столько гнева, сколько насмешливости. Так и не стал ничего объяснять. С матерью не разговоришься, когда у неё в глазах вот такие насмешливые огоньки. Поэтому буркнул:
— У дядьки Сергея задержался.
И выбежал из хаты.
Раздвинул густой веер кукурузы и обомлел.
Нет, мою находку никто не тронул, она лежала на том же месте, где я вчера положил её. Но какой она была!..
На блестящие когда-то ободки, руль села ржавчина. Краска почти везде облупилась. Спицы лишь кое-где торчат, и поэтому колеса выгнулись, как перепечённые бублики…
Куда и девалось моё радостное волнение, с которым я мчался к тайнику. Грустно, беспокойно стало на душе. Я сел на землю, смяв ни в чем не повинный мышиный горошек, и старался не смотреть на эту… рухлядь. Правду говорил дядька… А ещё снилось: лечу, мелькают тополя, чемпион…
«Сколько ни сиди, ничего не высидишь… Разве что на одном месте мозоли натрёшь…» Я словно услышал насмешливый голос моей матери и неохотно встал.
«Может, что-нибудь да выйдет?.. А нет, отнесу Матвею Гребиножке, принимающему металлолом».
Последняя мысль меня вовсе не утешила. Вот так неожиданно найти велосипед и в металлолом… Так сразу?
Я поднял велосипед и понёс.
Не в металлолом, конечно. К водосточной трубе. Нашёл там отшлифованный водой кусок красного кирпича, принялся лениво тереть.
Это лишь сначала лениво. А потом, когда из-под рыжей коры ржавчины блеснул светлый металл, мои руки невольно задвигались быстрее.
К вечеру я был весь перепачкан ржавчиной и красной кирпичной пылью. Но настроение моё улучшилось. Что ни говори — блестит велосипед, хотя и без шин, без движения — одним словом, пока ещё только остов…
Этой ночью мне ничего не, снилось. Только утром померещилось, даже разбудило преждевременно, будто мать брезгливо держит двумя пальцами мои брюки и грозно спрашивает: «А это ещё что такое? Ну, подожди, с сегодняшнего дня ты у меня в одних трусах будешь бегать…»
От этого неприятного обещания я и проснулся. Глянул на стул — пусто… Нет брюк!
Неужели сон сбылся? Дёрнулся, но тут же вспомнил — я ведь оставил брюки в сенях, чтоб мать не увидела их.
Стекла уже белели, словно заклеенные бумагой. Но солнца не было — или ещё не выглянуло, или тонуло в белёсых тучах. Наверно, тонуло. Вон берёзка под окном кланяется утреннему ветру, и отца с матерью в хате не видно.
Я снова закрыл глаза, но сон покинул меня, поскольку в хлеве стоял пока ещё немощный велосипед.
Спицы, шины, краска, звонок… Где я на них денег наберусь? Есть всего рубль, а одни шины стоят, наверное, не меньше пяти. А что, если во втулке, в руле, в каретке все ржавчина поела?.. Пока не проверю, покоя мне не будет, кого-кого, а себя я знал хорошо.
— Ого, раненько! — встретила меня во дворе мать. — Не на косовицу ли?
— Да нет, — осторожно ответил я и юркнул в хлев.
Уже выволок из хлева велосипед и поставил его в кукурузе, когда послышался тот же насмешливый голос:
— Ага! Вот что тебя с петухами подняло!
И не успел я оглянуться, как мать исчезла. Странно…
Но сейчас мне было не до раздумий над её поведением.