Выбрать главу

Пришлось поскорее вскочить на свой бесфарный велосипед и помчаться куда глаза глядят от Андрея…

Склонившись на плетень, я грустно смотрел во двор нашего соседа — шофёра Петра Ковальчука. Не на машину, а так просто. И в моей голове почему-то вертелась несуразная мысль: «Вот бы мне такую фару, как у «газона». До поворота улицы, а может, и до конторы колхоза добила бы…»

Фары «газона» искрились под солнцем, щедро разбрызгивая горячие блёстки, долго мешали мне, не давали заметить другую фару, поменьше. Эта фара, запрокинутая зачем-то вверх, держалась на руле прислонённого к крыльцу велосипеда дядьки Петра. Минуту я с надеждой смотрел на неё, а потом принялся осторожно ощупывать глазами переднюю и заднюю вилки велосипеда.

«Нету, — выдохнул наконец я с облегчением, — нету динамки!..»

Но тут наперехват этой радостной мысли кинулась другая, ироничная, и удержала меня на месте.

«Погоди, так он тебе и отдаст! Вспомни, как в прошлом году…»

В прошлом году было… не забудешь.

Дядька Петро возил зерно из соседнего села Гурбинцы на элеватор. Близко, каких-нибудь двадцать километров. Так нет же, сколько я ни просил, сколько ни умолял — ни разу не взял в рейс. И пусть бы причина была серьёзной, а то: «Мал ещё! А на дороге выбоины, мостик на честном слове держится. Вон Иванко Маркоцупов выпал из кузова — чуть не разбился насмерть…» Разве ж я Иванко-раззява?

После этого я с ним не здороваюсь. Конечно, не прохожу молча мимо дядьки Петра, а как увижу — обхожу стороной. Вот и не надо здороваться…

Дядька Петро, мурлыча себе песенку под нос, выглянул из сеней, и я быстро присел за плетень. А он, осмотревшись, зачем-то прошёл к цветнику. Нагнулся, громко понюхал. Потом что-то поискал руками, выбросил стебельки бурьяна.

«Вот так так, — растерялся я. — Как женщина… цветы пропалывает…»

А когда дядько Петро поднялся и я увидел его красное нахмуренное лицо, понял, что рассчитывать не на что. И побрёл домой, сердито приминая рвущийся из земли спорыш.

До обеда сердился на шофера и после обеда. А под вечер меня снова потянуло к плетню.

Что дядька Петро здесь, мне поведали его ноги. Они выглядывали из-под кабины и подробно рассказывали, что там делает шофёр. Вот он что-то откручивает, напрягаясь, — и ноги неспокойно задвигались, упёрлись каблуками в землю, словно хотели помочь рукам. А сейчас дядька что-то ставит на место медленно, осторожно — и ноги замерли, чтоб не помешать неловким движением… Однако то «что-то» не стало на место — и ноги досадливо засуетились…

Когда дядька Петро наконец-то вылез из-под машины, я заставил себя не прятаться. Поздоровался хрипло. И — будто проглотил язык… Дядька Петро смотрел выжидающе. А я молчу. Тогда он отвёл глаза, вынул папиросу, не торопясь размял её в пальцах, медленно прикурил от зажигалки. Мол, я подожду, а ты соберись с мыслями.

— Дядьку, — противно тонким голосом сказал я, — зачем вам фара к велосипеду? У вас же, гляньте, на машине аж две здоровенные…

— Логично, — серьёзно подтвердил шофёр, а у самого где-то в глубине глаз колыхнулась улыбка. — Но что с того?

— А у меня — ни одной… И велосипед — как новенький, хоть старый и довоенный…

— Ясно, — потёр дядька Петро небритую щеку, — суду все ясно.

Я с замирающим сердцем ждал окончательного приговора. Не заметил, когда и тётка Ульяна появилась на крыльце.

А приговор был неожиданный.

— Вот что, — прищурился шофёр, — ты, говорят, мастак по ремонту этих двухколёсок? — покосился он на велосипед.

Что мне оставалось, как не кивнуть утвердительно?

— Значит, мастак. Тогда посмотри, что там с втулкой моей случилось? Пищит и пищит, как паршивый котёнок. Ещё и педали прокручиваются, когда в гору взбираешься, и велосипед тяжёлый стал, как трактор… Ну, а потом поговорим по другим вопросам…

— Петро, — укоряюще отозвалась с крыльца тётка Ульяна, — как тебе не ой-ой-ой! Сам зубы съел…

— Стой, — перебил её дядька Петро, — не вмешивайся в наши мужские разговоры…

Тётка Ульяна махнула рукой и пошла обратно в хату.

Дядька Петро снова полез под машину, а я поскорее занялся втулкой.

Гайки отвинтились быстро. А дальше началась морока. Втулка с какими-то шайбами, пылезадержателями и другими премудростями… Но все же разобрал… Почему велосипед стал тяжёлый и пищит, я понял без особых трудностей. Даже удивился, как это дядька Петро — сам шофёр — не мог додуматься. Да она, эта втулка, была смазана в последний раз кто знает когда, и та смазка давно сгорела.